Вирджиния вульф волны краткое содержание. Вирджиния вулф - волны

марта 07 2011

После выхода в печать романа Вулф «Путешествие наружу» Литтон Стречи назвал его «абсолютно не викторианским». Блумсберийцы поздравляли ее, увидев в произведении смелый разрыв с традициями, что проявилось, по их мнению, в нескрываемом доминировании «духовного» начала над «материальным», в нетрадиционном использовании возможностей «воспитательного романа» (отсутствие развесистых описаний, отказ от панорамного изображения, внимание к передаче чувств, которая явным образом преобладает над интересом к динамике сюжета). юной героини Рейчел Винрейс, которая отправляется в свое первое путешествие, во время которого знакомится с жизнью, переживает первую любовь, а потом неожиданно умирает от тропической лихорадки, начерченная в романе пунктирно. Окно в мир лишь приоткрывается перед героиней.

В «Комнате Джейкоба» реализован замысел передать бесконечный поток тех наименьших частичек («атомов»), которые «бомбардируют» сознание человека, составляя круг его представлений о жизни. Джейкоба Флендерса отображена в цепи эпизодов; сменяются кадры: , отрочество, юность. Морское побережье, где играет маленький мальчик, тихая ласка матери, которая склонилась вечером над его кроваткой; студенческие годы в Кембридже; самостоятельная жизнь в Лондоне; любовь; путешествие во Францию и Грецию. В финале - опустела комната, покрыты пылью вещи. Беглое вспоминание о гибели Джейкоба на войне. А за окном продолжается жизнь. Движение времени бесконечно.

Роман «Миссис Делловей» Вулф создавала с ориентацией на Дж. Джойса, восхищенная замыслом воспроизведения жизни вроде «Улисса». Сквозь призму одного дня передана жизнь героини и тех, чьи жизни связаны с ней. В тексте романа фиксируются «моменты бытия», ограниченные временами (июньский день 1923 г.) и пространством (район Вест-Энда). В произведении отсутствуют экспозиция, оно начинается словами: «Миссис Делловей сказала, что сама купит цветы». С этого момента читателя захватывает поток времени, движение которого фиксируют удары часов Бег-Бен. Наплываются картины прошлого, всплывающие в воспоминаниях Кларисы. Они проносятся в потоке ее сознания, их контуры проступают в разговорах, репликах. Временные прослойки пересекаются, накладываются одна на другую, в едином мгновении прошлое пересекается с настоящим. «А помнишь озеро? - спрашивает Клариса друга своей юности Питера Волша, - и голос ее прервался от чувства, из-за чего неожиданно невпопад стукнуло сердце, перехватило горло и свело губы, когда она сказала «озеро».

Параллельно с линией Кларисы разворачивается трагическая судьба травмированного Септимуса; Смита, которого миссис Делловей не знает, как и он ее, но жизни их протекают в одних пространственно-временных границах и в какие-то мгновения пути их пересекаются. В то самое время, когда Клариса делает свою утреннюю прогулку по Лондону она проходит мимо Смита, который сидит на лавке в парке. Один миг. Роль и место этого мгновения среди других мгновений бытие постепенно очерчиваются. Септимус Смит воплощает в себе скрытую, никому не известную грань характера Кларисы. Самоубийство Смита освобождает Кларису от навязчивой мысли о смерти. Разрывается круг одиночества. В финале романа звучит надежда, рожденная встречей Кларисы и Питера после долгих лет разлуки.

Ни в одном из предыдущих произведений Вулф сила эмоционального восприятия «переливов реальности» и мастерство их воспроизведения не достигли таких высот, как в «Миссис Делловей», и нигде осуждение настоящего не звучало настолько четко.

В связи с этим романом Вулф записала в дневнике: «Я хочу изобразить жизнь и смерть, ум и сумасшествие, я хочу подвергнуть критике социальную систему и показать ее в действии… Я думаю, что это наиболее удовлетворительный из моих романов». Такая самооценка - большая редкость для Вулф. К своим творениям она всегда была настроена критически, страдала от неуверенности в своих силах, мучилась от постоянных докучливых мыслей о том, что овеянные мечтой цели оказались недостигнутыми. Это неоднократно служило причиной нервных срывов, а иногда и глубоких депрессии.

Эстетичная целостность присуща роману «К маяку», в котором импрессионизм письма, теряя фрагментарность, перерастает в широкие философские обобщения и символику. Жизнь в его временном протекании, поиски путей реализации творческих возможностей, заложенных в человеке, объединение эгоцентризма, нахождение цели - все это присутствует в потоке сознания персонажей. Достигается созвучность их «голосов».

В романах Вулф 30-х годов приобретенная целостность теряется. Игра с пространственно-временными границами присутствует в «Орландо» герой которого, начав свою жизнь в эпоху правления королевы Елизаветы, пережив потом XVIII и XIX столетия, возникает перед нами в заключительных главах романа - в 20-е гг. XX ст., перевоплотившись из мужчины в женщину. Вулф восхищает собственный эксперимент: передать изменение человеческой сущности в движении исторического времени.

Созданием универсальных картин бытия характеризуются и другие экспериментальные романы Вулф 30-х годов, в которых писательница обращается к таким проблемам, как и история, человек и Вселенная, оперирует оппозициями добро - зло, свет - тьма, жизнь - смерть. Работая над романом «Волны», Вулф записала в дневнике: «Это должна быть абстрактная мистическая пьеса: пьеса-поэма». Создана универсальная картина бытия; обозначены контуры Вселенной, которая то освещается солнцем, то погружается во тьму. Среди бушующих стихий природы, похожие на мотыльков, мелькают человеческие жизни. Сначала Вулф хотела назвать этот «Мотылек».

«Волны» состоят из девяти частей (периодов), которые отвечают основным этапам человеческой жизни. Каждый период (кроме последнего) - это цепь монологов шести героев; последний период - монолог одного из них - Бернарда. Всем периодам предшествуют описания морского побережья в разные периоды времени - от рассвета до заката. И по мере того как рассвет сменяется закатом, а день вечером, происходит и изменение пор года: детство героев связано с весной, их молодость - с летом, а потом - сумерки и ночная тьма. Это изменение передает движение времени - от утра жизни до ее завершения, от весны и цветения до угасания и смерти. Описания (картины природы, написанные поэтической прозой) чередуются с элементами драматизации (монологи героев). Это и дало основание Вулф назвать свое « пьесой-поэмой». В меру движения времени изменяется мироощущение героев, их восприятие окружающего. В детстве они радуются всему и испытывают удивление всем: игра солнечных лучей на поверхности воды, птичий щебет, шум моря. Они с увлечением и любопытством рассматривают жука. А потом приходят школьные годы, когда каждому приходится войти в ранее неизвестный мир.

Звучат имена Шекспира, Катулла, Драйдена. Дети приобщаются к знаниям. И вот: «Мы уже закончили. Мы нигде. Мы несемся в поезде по Англии…» Что ждет каждого? Поезд движется навстречу жизни. Солнце поднимается все выше. Волны накатываются на берег, их шум усиливается. Смеркается. Поступает весть о смерти Персиваля, стареют, ощущают свое одиночество, острее переживают печаль и горечь потерь Сьюзен, Рода, Бернард, Невиль, Джинни и Льюис. Иной теперь Лондон, другим представляется жизнь. Лишь некоторым героям посчастливилось утвердиться в жизни. Сьюзен добивается этого благодаря материнству, Бернард - благодаря творчеству. Солнце опускается к горизонту. Нивы голые. Море темнеет. Шестеро людей встречаются снова. Печалью пронизана эта встреча и перед каждым вопрос: «Что сделал ты со своей жизнью?» Заключительный период состоит из монолога Бернарда, который заканчивается словами о поединке Жизни и Смерти. Бернард бросает вызов Смерти: «Непокоренный и непобедимый, я вступаю в бой с тобой, о смерть!» Патетичный монолог Бернарда сменяется заключительной фразой романа: «Волны бьются о берег». Берег безлюдный.

Высокая тональность последнего монолога Бернарда разрешила в свое время Джеку Линдсею заметить, что Вулф «в противоположность Джойсу утверждает Жизнь и верит в победу над Смертью». Тем не менее, содержание романа и общая тональность его звучания не дают оснований для такого оптимистичного вывода.

Роман «Годы» воспринимается в литературном контексте как своеобразная параллель «Саги о Форсайтах» Дж. Горлсуорси, хотя сама Вулф подчеркивала, что она отнюдь не стремится соревноваться с творцом «Саги». В романе «Годы» речь идет о жизни нескольких поколений семьи Парджитер, начиная с 1880 г. и до окончания Первой мировой . Куда плывет поток жизни? Куда несет он людей? А что же дальше? Эти ключевые вопросы остаются без ответа. В романе «Годы» Вулф использовала приемы, к которым она обращалась раньше: объединила воедино «поток сознания» и элементы детализации, передала «мгновенности бытия», изобразила один день из жизни как микрокосм мира, воссоздала прошлое в мгновениях настоящего, бросила взгляд на настоящее сквозь призму прошлого.

Как широкое историческое полотно был задуман роман «Между актами», в котором прошлое и будущее Англии переданы в одном дне из жизни семьи фермера Руперта Хейнеса. Э.М. Форстер назвал этот роман «действом, которое воссоздает историю Англии от самых ее источников, а под конец втягивает в свое течение и зрителей, с тем, чтобы они продолжили историю. «Занавес поднят» - такой является заключительная фраза. Замысел здесь сугубо поэтический, текст преимущественно стихотворный».

В августе 1940 г. Вулф написала статью политического характера «Мысли о мире во время воздушного налета» («Thoughts on Peace in an Air Raid»), в которой призвала покончить с войнами, с гитлеризмом, с агрессией, с «стремлением владычествовать и притеснять».

Нужна шпаргалка? Тогда сохрани - » Краткие сюжеты романов Виржинии Вулф . Литературные сочинения!

Вирджиния Вулф – знаковая фигура в мировой литературе ХХ века. И, как у многих выдающихся людей, судьба – и личной, и творческой – была у писательницы очень сложный, полный противоречий, радостей и трагедий, достижений и горьковатых разочарований.

Детство и молодость, проведенные в респектабельном доме в центре Лондона, в атмосфере поклонения искусству (гости отца, историка и философа сэра Лесли Стивена, – 1-ые величины в британской культуре тех пор); потрясающее домашнее образование – и постоянные сексапильные домогательства со стороны сводных братьев, неожиданная смерть мамы, непростые дела с папой и найсильнейшие нервные срывы, что часто сопровождались попытками самоубийства.Близкие дела с дамами – и длиннющий, по словам самой Вирджинии Вулф, счастливый брак с писателем Леонардом Вулфом. Продуктивная творческая деятельность, прижизненное признание – и неизменные сомнения в собственных писательских возможностях. Болезнь, что истощала ее и отбирала в творчестве драгоценные силы и время, и катастрофический конец – суицид. И бессмертие написанных произведений. Год от года количество исследовательских работ, посвященных разным аспектом творчества Вирджинии Вулф, растет в геометрической прогрессии, как и ряды ее исследователей. Но говорить про исчерпанность темы под заглавием “феномен Вирджинии Вулф” навряд ли кто осмелится.

Вирджиния Вулф была новатором, смелым экспериментатором в области словесного искусства, но при всем этом она была отдалена от общего отрицания традиции, как многие ее современники-модернисты. Дженет Ўинтэрсан отмечает: “Вирджиния Вулф глубоко уважала культурные традиции прошедшего, но она понимала, что эти традиции требуют переработки. Каждому новому поколению необходимо свое живое искусство, которое связано с искусством прошлого, но не копируя его”. Творческие находки Вулф до сего времени животрепещущи, а сами произведения продолжают осязаемо оказывать влияние на современных создателей. Южноамериканский писатель Майкл Канингем не раз признавался в интервью, что конкретно чтение романов В. Вулф поощрила его самого к писательству, а самый узнаваемый его роман – “Часы”, удостоен Пулитцеровской премией, есть для героини романа Вирджинии Вулф “Миссис Дэлаўэй”, где сама писательница оказывается одной из героинь произведения.

Читателям всего мира Вирджиния Вулф известна сначала благодаря роману “Миссис Дэллоўэй”, но, по справедливому утверждению многих исследователей – как русских, так и зарубежных, – самым сложным, самым экспериментальным, самым “напряженным” как по поэтике, так и по проблемно-тематическом наполнении, есть роман “Волны” (The Waves, 1931).

Понятно, что ни одно произведение не давалось Виржинии Вулф просто: ее дневниковые записи – это хроника мучительных колебаний, резких конфигураций творческой активности и творческого бессилия, нескончаемых переписыванний и редакций. Но роман “Волны” писался в особенности тяжело. Это было связано и с тем, что работа над текстом, которая началась в 1929 году, всегда прерывалась обострением заболевания, и тем, что затея требовала от писательницы неописуемого умственного напряжения. Дневниковые записи за период от 1928 года (время, когда планы грядущего романа еще только формировались) к 1931 полностью позволяют ощутить, как тяжело шла работа.

Вначале Вирджиния Вулф подразумевала именовать свой роман “Бабочки”. И вот в записках от 7 ноября 1928 В. Вулф пишет, что будущий роман должен стать “поэмой-драмой”, в какой можно было бы “позволить для себя афектацию”, “позволить для себя быть очень магической, очень абстрактной”. Но как выполнить такую затею? Сомнения относительно формы произведения, относительно корректности выбора художественного способа аккомпанировали писательницу от первой до последней странички нового романа. 28 мая 1929 года она пишет: “Насчет моих “Бабочек”. Как мне начать? Какой эта книжка должна быть? Я не чувствую огромного подъема, сгоряча, одно нестерпимое бремя сложностей”. Но вот другая запись, от 23 июня такого же года: “Стоит мне задуматься про “Бабочек”, и все изнутри меня зеленеет и оживает”. Приливы творческой энергии чередуются с периодами полного бессилия. Мешает начать всеполноценную работу над текстом и неуверенность в заглавии романа – вот запись от 25 сентября 1929 года: “Вчера с утра я попробовала снова начать “Бабочек”, но необходимо поменять заглавие”. В октябрьских записях такого же года роман уже бытует под заглавием “Волны”. Записи за 1930 и 1931 годы полны противоречивых эмоций, вызванных работой над “Волнами” – от интереса до полного отчаяния. И вот в конце концов, 7 февраля 1931 года: “У меня всего пару минут, чтоб отметить, слава Богу, окончание “Волн”. Физическое чувство победы и свободы! Отлично либо плохо – дело изготовлено; и, как я ощущала в первую минутку, не проста изготовлена, а завершенная, законченная, сформулированная”. Но это был еще далеко не конец – рукопись длительно правилась, кусочки опять и опять переписывались (только начало романа переписывался 18 раз!), а после, как и в случае с каждым предшествующим произведением у В. Вулф, начинался период томительного ожидания реакции публики и критики на новое творение.

В определенном смысле “Волны” стали попыткой выйти на новый уровень, обобщить все то, что было сотворено ранее, и сделать высококачественный скачок. И писательнице это удалось. В художественном плане это самый увлекательный, самый необыкновенный роман В. Вулф, в каком сам текст вырывается за свои видовые рамки. В отношении же проблемно-тематического поля, можно сказать, что звучание таких сквозных для творчества тем, как одиночество, добивается тут апогея.

Роман непростой для чтения, и потому, что это не обыденный рассказ, снабженный непростым сюжетом и системой нравов, а типичный синтез фактически слова, музыки и живописи. О том, что роман апеллирует к зрению и слуху, свидетельствуют уже 1-ые странички. Открывает произведение импрессионистичное описание морского побережья перед восходом солнца, полное красок и звуков.

А 1-ые слова героев романа – “Я вижу” и “Я слышу”. И это не случайно – роман каждой строкой, каждым словом призывает читателя созидать и слышать, ловить каждый образ, каждый звук мира вокруг нас, ведь конкретно так, по мнению В. Вулф, – через звуки и краски – мы и постигаем мир.

В романе шестеро героев, и весь текст, в каких описывается один день у моря, от рассвета до заката (прозрачная символика: один денек у моря – это людская жизнь, а волны – те же люди: живут мгновение, но принадлежат нескончаемой стихии под заглавием море, под заглавием жизнь), представляет собой выражения героев. Другими словами можно говорить о том, что В. Вулф тут опять воссоздает полифоническую структуру, уже знакомую по предшествующим произведениям. Но в “Волнах” эта структура усложняется. Во-1-х, невзирая на нередкое внедрение вводимого глагола “говорить”, что предшествует словом героев (“Бернард говорил”, “Рода говорила” и т. д.), читатель довольно стремительно осознает, что выражения героев – это не выражения в обыкновенном осознании, другими словами не выражения вслух, адресованные собеседнику. Это типичные внутренние монологи, что впитывают в себя произнесенное когда-то в действительности, продуманное, также увиденное и услышанное, но не произнесенное ни вслух, ни про себя (ведь в действительности из далека не все, что мы лицезреем и слышим, “произносится”, другими словами реализуется в словах), заветное и очевидное – другими словами тут мы имеем сложную текстовую субстанцию, типичное “внутреннее говорение”, которое не есть ни внутренним монологом в классическом осознании, ни потоком сознания (ведь выверенность фраз, насыщенность их поэтическими метафорами, ритмичность, алитерации нехарактерные разреженной информативно и неидеальной формально течению сознания). Франческо Мулла именует “Волны” “романом молчания” (a novel of silence), и данное определение представляется обоснованным. Герои в произведении говорят по очереди, что чисто снаружи делает иллюзию диалога, но реального диалога нет – герои практически говорят сами с собой, что есть обнаружением провала коммуникации и полного одиночества посреди людей схожих себе.

Формально герои в романе проходят путь от юношества к зрелости, но если в классическом реалистическом романе таковой сюжет сопровождается развитием нравов, то тут этого не происходит. И показатель этого – язык героев. Считается, что сначала романа говорят дети, но этот язык очень далек от обыкновенного детского.

Непременно, персонажи в романе все-же есть – хотя бы поэтому, что у их есть имена, половая принадлежность, пусть и эскизна, но все таки обозначена личная история. Но, как морские волны, они разделены друг от друга всего только на маленький срок, чтоб позже опять объединиться в единый поток. И соединяет воедино чувство одиночества и истязающий поиск себя.

Роман “Волны” – это поэтическое выражение о том, что жизнь человека – это жизнь волны, мгновение, но она же – частица вечности, и сущность жизни – в самой жизни; живя, каждый человек бросает вызов смерти.

Вулф Вирджиния

Вирджиния Вулф

Перевод с английского Е. Суриц

От редакции

"Волны" (1931) - по художественному построению самый необычный роман английской писательницы Вирджинии Вулф, имя которой хорошо известно читателям "ИЛ". На протяжении своей творческой жизни Вулф стремилась к радикальному обновлению традиционных моделей повествования, считая, что ушло время "романа среды и характеров" с типичными для него социально-психологическими конфликтами, тщательно выписанным фоном действия и неспешным развертыванием интриги. Новая "точка зрения" в литературе - в ее обоснование написаны самые важные эссе Вулф - означала стремление и умение передать жизнь души в ее спонтанности и спутанности, вместе с тем достигая внутренней целостности как персонажей, так и всей картины мира, который запечатлен "без ретуши", а таким, как его видят и осознают герои.

В романе "Волны" их шесть, жизнь их прослежена с детских лет, когда все они были соседями по дому, стоявшему на морском берегу, и до старости. Однако эта реконструкция произведена исключительно через внутренние монологи каждого из персонажей, а монологи сближены ассоциативными связями, повторяющимися метафорами, отзвуками часто одних и тех же, но всякий раз по-своему воспринятых событий. Возникает сквозное внутреннее действие, и перед читателем проходят шесть человеческих судеб, причем возникает оно не за счет внешней достоверности, а посредством полифонического построения, когда важнейшей целью оказывается не столько изображение реальности, сколько воссоздание разнородных, прихотливых, часто непредсказуемых реакций на происходящее каждого из действующих лиц. Подобно волнам, эти реакции сталкиваются, перетекают - чаще всего едва заметно - одна в другую, а движение времени обозначено страницами или абзацами, выделенными курсивом: ими намечена и атмосфера, в которой развертывается драматический сюжет.

Давно ставший одним из канонических текстов европейского модернизма, роман Вулф по сей день провоцирует споры о том, является ли творчески перспективным художественное решение, предложенное писательницей. Однако значительность эксперимента, осуществленного в этой книге, которая послужила школой мастерства для нескольких писательских поколений, безоговорочно признана историей литературы.

Ниже мы публикуем отрывки из дневников В. Вульф периода создания романа "Волны".

Первое упоминание о "Волнах" - 14.03.1927.

В. В. кончила "На маяк" и пишет о том, что чувствует "потребность в эскападе" (которую она вскоре утолила с помощью "Орландо") перед тем, как приступить к "очень серьезному, мистическому, поэтическому произведению".

18.05 того же года она уже пишет о "Бабочках" - так она сначала предполагала назвать свой роман:

"...поэтическая идея; идея некоего постоянного потока; не только человеческая мысль течет, но все течет - ночь, корабль, и все сплывается воедино, и поток разрастается, когда налетают яркие бабочки. Мужчина и женщина разговаривают за столом. Или они молчат? Это будет история любви".

Мысли о "Волнах" ("Бабочках") не отпускают ее, что бы она ни писала. То и дело отдельные упоминания мелькают в дневнике.

28.11.1928 записано:

"...я хочу пропитать, насытить каждый атом. То есть изгнать всю тщету, мертвость, все лишнее. Показать мгновенье во всей полноте, чем бы оно ни заполнялось. Тщета и мертвость происходят от этой жуткой реалистической повествовательности: последовательного изложения событий от обеда до ужина. Это фальшь, условность. Зачем допускать в литературу все, что не есть поэзия? Не за то ли я досадую на романистов, что они не затрудняют себя отбором? Поэты - те обыкновенно отбирают так, что не оставляют почти ничего. Я хочу все вместить; но пропитать, насытить. Вот что я хочу сделать в "Бабочках".

Запись 9.04.1930:

"Я хочу несколькими чертами передать суть каждого характера... Та свобода, с какой писались "На маяк" или "Орландо", здесь невозможна из-за немыслимой сложности формы. Кажется, это будет новый этап, новый шаг. По-моему, я стойко держусь первоначального замысла".

Запись 23.04.1930:

"Это очень важный день в истории "Волн". Я, кажется, подвела Бернарда к тому углу, за которым начнется последний отрезок пути. Он пойдет теперь прямо, прямо и остановится у двери: и в последний раз будет картина волн".

Но сколько раз еще она переписывала, дописывала, исправляла!

Запись 4.02.1931:

"Еще несколько минут и я, слава Небесам, смогу написать - я кончила "Волны"! Пятнадцать минут назад я написала - о, Смерть!.."

Разумеется, и на этом работа не кончилась...

Было еще много переписыванья, исправлений...

Запись 19.07.1931:

"Это шедевр, - сказал Л. (Леонард), входя ко мне. - И лучшая из твоих книг". Но кроме того он сказал, что первые сто страниц очень трудны и неизвестно, будут ли они по зубам среднему читателю".

Солнце еще не встало. Море было не отличить от неба, только море лежало все в легких складках, как мятый холст. Но вот небо побледнело, темной чертой прорезался горизонт, отрезал небо от моря, серый холст покрылся густыми мазками, штрихами, и они побежали, вскачь, взапуски, внахлест, взахлеб.

У самого берега штрихи дыбились, взбухали, разбивались и белым кружевом укрывали песок. Волна подождет-подождет, и снова она отпрянет, вздохнув, как спящий, не замечающий ни вдохов своих, ни выдохов. Темная полоса на горизонте постепенно яснела, будто выпадал осадок в старой бутылке вина, оставляя зеленым стекло. Потом прояснело все небо, будто тот белый осадок наконец опустился на дно, или, может быть, это кто-то поднял лампу, спрятавшись за горизонтом, и пустил над ним веером плоские полосы, белые, желтые и зеленые. Потом лампу подняли выше, и воздух стал рыхлым, из зеленого выпростались красные, желтые перья, и замерцали, вспыхивая, как клубы дыма над костром. Но вот огненные перья слились в одно сплошное марево, одно белое каление, кипень, и он сдвинул, поднял тяжелое, шерстисто-серое небо и обратил миллионами атомов легчайшей сини. Понемногу стало прозрачным и море, оно лежало, зыбилось, посверкивало, подрагивало, пока не стряхнуло все почти полосы темноты. А державшая лампу рука поднималась все выше, все выше, и вот уже стало видно широкое пламя; над горизонтом занялась огненная дуга, и вспыхнуло золотом все море вокруг.

Свет охлестнул деревья в саду, вот один листок стал прозрачным, другой, третий. Где-то в вышине чирикнула птица; и все стихло; потом, пониже, пискнула другая. Солнце сделало резче стены дома, веерным краем легло на белую штору, и под лист у окошка спальни оно бросило синюю тень - как отпечаток чернильного пальца. Штора легонько колыхалась, но внутри, за нею, все было еще неопределенно и смутно. Снаружи без роздыха пели птицы.

Под одной обложкой объединены роман "Волны" и повесть "Флаш" английской писательницы-модернистки Вирджинии Вулф. Книга была прочитана мной в 15 лет и тут же заняла место апофеозно гениальной.
Роман и повесть сошлись на почве неординарности. "Волны" - довольно сложный, построенный на бесконечных цепях образов, и картинах, и даже чуть ли не музыкальных эпитетах; очень экспериментальный роман. "Флаш" - "своеобразная литературная шутка": биография реально существовавшей английской поэтессы XIX столетия, поданная читателю через восприятие её любимца - чистокровного коккер-спаниеля Флаша.
"Флаш" создавался Вирджинией как своеобразная передышка в промежутке между написанием сложных, глубоких романов. "Волны" несколько раз редактировались автором, а когда увидели свет - вызвали очень неоднозначную реакцию у критиков и читателей. Впоследствии, уже после смерти Вулф, "Волны" были признаны едва ли не самым гениальным романом писательницы.

"Волны" никоим образом нельзя причислить к лёгкому чтению. Роман требует от читателя полного погружения и самоотдачи. Нужно сказать, по композиции это произведение очень и очень необычно. "Волны" разделены на девять глав безумно живописными и прекрасными пейзажными зарисовками, всегда отображающими море, берег. Сами же главы представляют собой сплошные чередующиеся монологи главных героев.
В немыслимо красивых словесных "гребнях" словно угадывается необычная авторская подпись Вирджинии Вулф, как эмоция, выраженная в образах волн или солнечных лучей.
Роман повествует о шестерых людях, шестерых друзьях. В принципе, как и "Флаш", он является своего рода биографической лентой, но на этом сходство исчерпывается.
Трое мужчин и три женщины на протяжении своих жизней ищут себя, расходятся и соединяются вновь, как части одного целого, в то же время являясь очень разными. В романе меня поразило искусство Вулф, способность создать абсолютно разных персонажей, с радикально отличающимися характерами и мировоззрениями - и всё же оставить некую связующую нить, практически неуловимую для читательского взора.

Бернард. Почему-то мне показалось, что этого героя Вирджиния любила в особенности. Не могу сказать, что он показан глубже остальных, да и проявлений авторской любви в тексте как таковых не заметить. Но всё же его монологи более обширны, интересных мыслей в них иногда встречается очень и очень много. Именно пространственным монологом Бернарда завершается роман.
Актёр. Он весь, целиком состоит из придуманных фраз, без рождения коих у него не проходит и дня, из образов героев книг, которые он когда-то читал, а сам он, в наибольший по величине период своей жизни - лорд Байрон.

Рода. Непостижимая женщина. Одинокая, пугливая, очень изменчива и немного инфантильна. Всегда боялась этой жизни и в конечном итоге ушла из неё добровольно. Она действительно была "не такой".
Рода очень мила и трогательна, как бывает трогателен хрупкий узор снежинки. В её сумбурности нет путаницы или отсутствия смысла, в её отчуждённости нет места полному отшельничеству, а страхи её не являются паранойей.

Луис. Этого парня на протяжении всего романа сопровождает комплекс из-за его австралийского акцента и фраза (а в речи других - воспоминание о фразе) "Мой отец - брисбенский банкир". Он связал свою жизнь с бизнесом, всё у него было собранно и аккуратно. Однако тот факт, что Рода некоторое время была его любовницей, о многом говорит. Он, как и она, потерян и одинок.

Джинни. Обыкновенный нарцисс, для которого практически ничего, кроме собственной внешности, не имеет значения. Она любит, чтобы ей восхищались. Она просто не может оставаться без внимания. По прочтении романа я испытываю к ней антипатию, ибо она пуста. В ней нет той глубины, что есть в Бернарде, Роде или Невиле...

Сьюзен. В облике - твёрдость. В зелёных глазах - то же самое. кажется, она должна была стать адвокатом или бизнес-вумен. Но она выбрала спокойную и размеренную жизнь в деревне, с детьми и мужем. Без сумбурности. Без суеты. Она симпатична мне именно твёрдостью своего характера, неизменностью убеждений, постоянностью чувств и неким прагматизмом.

Невил. Пусть его слова всё скажут за меня.
"- Люди идут, идут. Но ты не станешь разбивать моё сердце. Ведь только на этот миг, один-единственный миг - мы вместе. Я тебя прижимаю к груди. Пожирай меня, боль, терзай своими когтями. Рви на части. Я плачу, я плачу".

Читатель, очарованный, рука об руку с каждым из шестерых проходит их путь от детства до старости. Переживает каждое событие "внешнего мира": новая встреча, женитьба Бернарда, смерть Персивала (общего друга), гибель Роды - так, как будто это происходит с близкими ему людьми. Текст "волн" затягивает, завораживает. А некоторые фразы поневоле навсегда врезаются в память.
Я рекомендую именно этот роман всем людям, в чьих душах процентное содержание романтики превышает 40%.

Повесть "Флаш" и по композиционному строению, и по эмоциональной окраске радикально отличается от "Волн". Жизнь английской поэтессы Элизабет Баррет-Браунинг показана не от лица, но через восприятие её пса Флаша. Поэтому эту повесть ни в коем случае нельзя причислить к "Бетховену", "Гарфилду" и прочим подобным творениям. Она написана изысканным и утончённым языком, очень легко, практически влёт, читается и воспринимается на ура.
Помимо биографических подробностей из жизни Элизабет читатель узнаёт и о судьбе Флаша, о его переживаниях, отношениях с хозяйкой и окружающими людьми (и немного - собаками), о печалях и радостях чистокровного коккер-спаниеля.
Местами смешная, местами трогательная до слёз, повесть будет интересна любому.

Приятно удивляет статья Н. Морженковой, данная в качестве послесловия. Морженкова рассказывает и о самой Вулф, и подробно разбирает каждое её произведение. Эта статья поможет лучше понять роман "Волны" и его замысел, уяснить для себя некоторые детали, а также взглянуть на повесть "Флаш" глазами опытного литературоведа.
Прекрасная книга для того, чтобы начать знакомство с Вирджинией Вулф.