Главная > Особенности жизни > Советская живопись - история современного искусства. Школьная энциклопедия Карандашные портреты советских художников 30 х годов

Советская живопись - история современного искусства. Школьная энциклопедия Карандашные портреты советских художников 30 х годов

Художники 30–х годов

Художники Дейнека, Пименов, Вильямс, С.Герасимов, Куприн, Кончаловский, Лентулов, Машков, Ульянов, Мухина, Кузнецов, Сарьян

С Дейнекой я впервые познакомился в Ленинграде. Он приехал, когда выставка уже была развешана, в самые последние дни перед открытием, снял все свои работы со стены и повесил их по - своему, сокративши очень сильно: были привезены некоторые малоудачные его вещи, и он их убрал. В конце концов, там была «Оборона Петрограда», «Спящий мальчик с васильками», целый ряд первоклассных вещей. Тогда Дейнека на меня произвел впечатление странное и, скорее, негативное. Он был резок, немного груб. Большинство людей его так и воспринимало - как какого?то спортсмена, футболиста или боксера. Но я, к счастью, довольно быстро разобрался в его настоящем характере. Ничего подобного он в себе не содержал, это была манера держать себя с посторонними, с чужими. Я с ним сблизился уже в середине 30–х годов, когда стал работать в Детиздате, об этом разговор будет дальше. И чем дольше шло время, тем он становился мне все ближе и ближе. Последнее наше заочное свидание за два дня до его смерти - это был обмен самыми нежными словами по телефону с обеих сторон.

С другим ОСТовцем - Юрием Ивановичем Пименовым я познакомился не в Ленинграде. В Ленинграде было очень мало его работ, и я первый раз его увидел уже в Москве, когда заместительница директора Русского музея Добычина приехала расплачиваться с художниками за приобретенные у них в Ленинграде работы. Их всех собрали на Волхонке, в один из тех маленьких домиков, которые расположены между улицей Фрунзе и музеем. Все художники сидели в коридоре и болтали, а их приглашали по очереди в какую?то комнату. И вот там я в первый раз увидел и запомнил Пименова. Он показывал, как три художника изготовляют пейзажи на продажу: один раскладывает много одинаковых холстов и заливает их синей краской, изображающей море, второй проходит и проводит черной краской какие?то лодки, а последний ставит единым махом белыми белилами паруса. Он это изображал необычайно темпераментно и очень выразительно.

У нас с ним очень быстро установились отношения, но не на музейной почве, потому что он никакой графикой не занимался - ни гравюрой, да и рисунком?то не очень, был чистейший живописец. Уже в 1932 году у нас сложилась нежнейшая дружба. Он как раз в этот промежуток, между 1930 годом и 1932–м, перенес очень тяжелую мозговую болезнь, связанную то ли с сотрясением мозга, то ли даже с какой?то душевной болезнью, и она, когда он наконец от нее избавился, совершенно изменила весь его характер. Настолько, что он истребил большую часть своих ранних работ, слишком обостренных, экспрессивных, схематичных, выменял даже в музеях то, что успели у него купить. И стал совершенно другим, таким, каким остался на всю жизнь: сияющим, светлым, солнечным, полным какой?то величайшей жадности до реальной живой жизни. У нас с каждым годом все больше и больше углублялись дружеские отношения, и в конце концов он стал из моих сверстников столь же близким мне человеком, как Шмаринов. Собственно, их двоих я должен называть в первую очередь среди своих самых ближайших друзей моего поколения. Я был года на полтора моложе Пименова и года на полтора старше Шмаринова.

С Вильямсом я тоже подружился в начале 30–х годов. Он тогда был живописцем, и очень сильным, хорошим живописцем. У него были превосходные работы: портрет Мейерхольда, портрет режиссера Барнета, большая картина «Моряки с «Авроры», которую отправили на какую?то выставку в Венецию и там подарили тамошней коммунистической организации. Там она и осталась. Но у меня, правда, есть ее репродукция. Это очень хорошая вещь, я ее прекрасно помню. Но потом он, уже к середине 30–х годов, увлекся театром, имел необычайный успех, делал, например, оформление к «Пиквикскому клубу» во МХАТе с необыкновенно причудливыми декорациями, в которые были введены человеческие фигуры. А потом стал самым модным художником Большого театра и даже завел наряд, подобающий преуспевающему театральному деятелю: какую- то необыкновенную шубу почти до земли с мехом от ворота до самого низа, меховую шляпу вроде жернова на голове, что было предметом величайших издевательств меня и Пименова в особенности. Он только смущенно улыбался. В общем, всецело вошел в театральную среду, театральную жизнь.

С Вильямсом у меня связано одно очень нежное воспоминание. В середине 30–х годов мы с Наташей поехали на Кавказ в Тегенекли - это местечко над рекой Баксан у подножия Эльбруса. Там был дом отдыха, принадлежащий кому - не знаю, но предназначавшийся для творческой интеллигенции. Во всяком случае, путевки туда надо было получать в художественном фонде Московского союза, и когда я туда пришел, мне сказали, что только что был Вильямс и тоже собирается туда ехать с женой.

В Тегенекли оказалось очень много знакомых. Был там наш с Наташей близкий друг - ученый - географ Лазарь Шоломович Гордонов, с которым мы, собственно, и условились туда ехать. Был там кинорежиссер Александров со своей женой Любовью Орловой. Был поэт Николай Тихонов. Была скучающая переводчица - предполагалось, что там будут иностранцы, но их не было, и она уныло бродила без всякого дела. В один из вечеров она оживилась: должен приехать наконец англичанин мистер Уильямс! Она пудрилась, красила губы, в общем, приготовлялась. Но когда явился этот мистер Уильямс, то оказалось, что это мой друг Петр Владимирович Вильямс, который ни одного слова по - английски вообще не знал. Отец его был, действительно, английского происхождения, по - моему, какой?то крупный сельскохозяйственный ученый, но сам он ни к каким Англиям никакого отношения не имел, так что переводчица была разочарована.

Я вспоминаю, как мы один раз отправились на Эльбрус, не на самый, конечно, верх, а на кругозор, это где- то на полдороги, уже выше облаков - площадка и маленькая гостиница. Мы лезли сквозь облако по крутой тропинке и, вылезши из этого облака, явились туда совершенно мокрые. Дамы отправились в гостиницу переодеваться, приводить себя в порядок, а мы с Вильямсом бродили по площадке. И вдруг кто?то закричал: «Эльбрус открывается!» Он был весь затянут облаками, и вдруг облака разорвались, и на фоне совершенно зеленого неба возник снежный белый конус вершины Эльбруса. Вильямс ринулся в дом за бумагой и карандашом - ничего другого он не захватил с собой - и стал под дождем, который в это время лил сверху, набрасывать все контуры, записывая, какие краски. Я запомнил его с приставшими ко лбу волосами, судорожно рисующего и записывающего эти самые краски. Но, к сожалению, из этого ничего не вышло: когда он мне в Москве показал этюд, сделанный по этому наброску, все оказалось совсем непохожим. Да и сам он это знал прекрасно. Помню, что любоваться на Эльбрус наши дамы вылезли совершенно полуодетыми. «Явление Эльбруса» было мимолетным зрелищем, нам было предоставлено на всё какие?нибудь две - три минуты.

Вильямс был простой, добрый, хороший человек, немножко смешной своими модными театральными увлечениями.

С другими ОСТовцами у меня тоже были добрые отношения - и с Лабасом, и с Шифриным, но они не были такими близкими. Шифрин был прелестный человек, очень хороший театральный художник, блестящий театральный мастер. Лабас всегда был немножко сумасшедшей и малоорганизованной фигурой. Зато кто, конечно, был совершенно замечательный человек и чудеснейший художник, это Тышлер. Но с ним знакомство и дружба относятся к самым поздним временам, уже послевоенным. Как?то вышло так, что в Ленинграде он не был представлен, и тогда мне не приходилось с ним встречаться. До войны я был знаком с ним, но издали. Только после войны установилась очень нежная дружба, которая все только углублялась и улучшалась. Он одно из самых прелестных существ, которых я встречал в своей жизни.

После ОСТа нужно, конечно, назвать, если говорить о художественных группировках 20–х годов, две, которые доставили мне очень близких друзей. Прежде всего, это «4 искусства», в которые входили и Фаворский, и Ульянов, и Павел Кузнецов, и Сарьян, и еще целый ряд самых близких мне людей. И второе - Общество московских художников - «ОМХ», которое доставило мне одну из самых дорогих дружб - с Сергеем Васильевичем Герасимовым, а также и с Родионовым, с Осмеркиным и другими.

С Сергеем Васильевичем я познакомился впервые в Ленинграде, он был одним из устроителей выставки, был в числе бригадиров и развешивал картины свои и близких к себе художников. Хотя он и преподавал во ВХУТЕИНе рисунок, но с его графикой я познакомился гораздо позже и покупать для музея мне ее не пришлось. Но в Ленинграде нам пришлось сталкиваться каждый день, встречаться на общей работе, а главное, мы ходили вместе обедать компанией: он, я, Купреянов и Истомин. Это было так часто, что я очень быстро узнал его характер, его остроумие, его шутки и насмешки, которые были только обороной от чужих людей. Уже тогда я оценил его удивительный характер и его чудесное искусство. Хотя это был еще очень ранний его период, работы были только 20–х, самого начала 30–х годов, они уже были очень хороши. А дальше это знакомство постепенно переходило во все большую и большую близость, и в послевоенный период это был, конечно, один из самых мне близких людей. И должен сказать с большим удовольствием, что, по - видимому, и я для него был одним из самых близких людей, пользовался его полной доверенностью, выполнял все его поручения, в особенности когда он стал во главе Союза художников СССР. Собственно, он и до этого воспринимался как таковой, всеми признанный, хотя и абсолютно неофициальный глава советского искусства. Но когда в 1957 году произошел Первый всесоюзный съезд художников, то совершенно естественно, что Сергей Васильевич оказался во главе Союза.

Может быть, более внешними, но очень дружелюбными отношениями у меня отмечено было и знакомство с Осмеркиным, одним из главных участников «Бубнового валета», который к 30–м годам стал очень простым лирическим пейзажистом, тонким и нежным. И сам он был прекрасный человек, привлекательный, тонкий. Но с ним я встречался реже, и это было все?таки периферийной дружбой, а не основной, укорененной.

Говоря о бывших участниках группы «Бубновый валет», нужно помянуть еще одного нежнейшего, милейшего и привлекательного человека, Александра Васильевича Куприна. Куприн был невысокий, с небольшой бородкой, очень молчаливый и застенчивый человек, очень скромно одетый, без всяких внешних эффектов, занятый какими?то своими размышлениями и своим творчеством. Осмеркин и Куприн - это, пожалуй, два самых тонких художника во всей этой группе.

С Куприным у меня, так же как с Осмеркиным, были самые дружеские и, можно сказать, задушевные отношения. Не так, как с Кончаловским, к которому я питал глубокое почтение, который ко мне благоволил, но все?таки между нами была большая дистанция.

Отношения мои с Петром Петровичем Кончаловским были очень дружелюбные, я писал о нем, и ему нравилось, как я пишу. Но близости особенной не могло получиться, уж очень он был другой. Это был прежде всего барин, немножко купеческого стиля, живший на широкую ногу, необычайно темпераментный, с огромным художественным «хозяйством». Один раз, когда я был у него в мастерской, он сказал: «У меня уже идут тысяча восьмисотые номера». Это относилось только к его картинам; акварели и рисунки он даже и не считал. Во всяком случае, отношения у нас были дружественные, которые потом сильно охладились уже по милости его дочери и зятя - Наталии Петровны Кончаловской, поэтессы, и ее супруга Михалкова. Но Петр Петрович тут был ни при чем, так же как он был ни при чем до некоторой степени и к барскому снобизму своего дома - его насаждала его супруга, дама с тяжелым характером, которая, будучи дочерью Сурикова, очень много о себе понимала и чрезвычайно блюла достоинство Кончаловского. Когда я написал статью, по его просьбе, для его последней прижизненной выставки в 1956 году, то с этой статьей получился конфуз. Я ее дал прочесть Петру Петровичу. Он горячо ее одобрил, она ему очень понравилась. А потом ко мне явился Николай Георгиевич Машковцев, старый историк искусств и музейный работник, работавший в это время в Академии художеств и бывший членом - корреспондентом этой самой Академии, со смущенным видом, что вот?де Ольга Васильевна наложила «вето» на мою статью, потому что я там Кончаловского за некоторые вещи критикую. Петр Петрович на это внимания не обратил, а жена не позволила эту критику печатать. Я сказал, что статью беру назад, давать ее в каталог не буду, как?нибудь уж напечатаю в неисправленном виде. Когда после этого я встретился с Петром Петровичем, он мотал головой, жалел, как так нехорошо получилось. Но я его успокоил, утешил, сказал, что я ее уже отдал в журнал «Искусство» и она будет напечатана в таком виде, в каком я ее написал. Но он во время этой выставки умер, так что моей статьи напечатанной не увидел. А она оказалась настолько удачной, что ее без моего ведома потом перепечатывали, в частности, в громадном томе «Художественное наследие Кончаловского» и даже поместили, меня не спросив, в качестве вступительной статьи. Очевидно, она отвечала своему назначению. Но все?таки, эти отношения были не близкие, хотя и хорошие, дружелюбные.

Фаворский рассказал мне забавный эпизод, связанный с его работой над оформлением поэмы дочери Петра Петровича, Натальи Петровны Кончаловской, «Наша древняя столица». Ему пришлось ходить в дом Кончаловских довольно долго: «Наша древняя столица» состояла из целых трех книг, ему пришлось сделать множество иллюстраций. Наталья Петровна в своих стихах часто просто на него ссылалась: все остальное вам покажет художник.

Пока они с Натальей Петровной работали, в комнату вошел Петр Петрович, посмотрел на разложенные листы и сказал: «Вот уж никогда не думал, что из моей дуры - Наташки получится что?нибудь путное».

С тех пор она в нашем доме так и осталась «дурой - Наташкой». Это название привилось прочно и безнадежно. Что касается Михалкова, о нем разговор будет в свой черед, когда речь дойдет до Детиздата, где он впервые появился и где на моих глазах он возрастал и складывался как преуспевающий официальный поэт времен культа личности.

Другие «бубнововалетцы» были очень разного характера. Лентулов - это была удалая личность; так и можно было себе представить, как он летит на лихаче - извозчике в совершенном веселом виде кутить напропалую до утра в какой?нибудь «Яр». Может быть, это было показное, но он так себя вел - душа нараспашку, широкая натура. По существу, он был очень серьезен и настоящий мастер, хотя начинал, как можно было увидеть на выставке «Москва - Париж» с весьма буйных вещей, где кубизм пополам и с футуризмом, и с наследием русской живописи XIX века. И все в чрезвычайно буйном виде на огромных холстах. На самом деле при всем этом он был очень тонкий художник. Лентулов был очень дружен с Пименовым, и, собственно, мои отношения с ним складывались в основном через Пименова. Человек он был приятный, хороший.

С Машковым у меня добрых отношений не сложилось. Талантлив он был очень. Но я с первой же встречи с ним стал дивиться, как мог Господь Бог вложить талант в такую дубину стоеросовую, в такого безнадежно глупого человека. Это сказывалось чрезвычайно наглядно, когда он пытался рисовать человеческие фигуры. Он вошел в АХР и рисовал каких?то пионеров с галстуками на берегу Черного моря - это было нечто совершенно невозможное, слюнявая пошлятина, самого вульгарного и глупого вида. А натюрморты, тем не менее, он всю жизнь писал отличные. Никакой близости у меня с ним сложиться не могло. А когда я разругал в одной из своих статей его парадный «Портрет партизан», где партизаны с дрекольем, с винтовками, с патронташами и пулеметными лентами были изображены вокруг великолепного, большущего, роскошно написанного фикуса, словно на лубочной фотографии провинциального фотографа - как будто они всунули свои лица в отверстия готового задника, - Машков, конечно, совсем на меня разобиделся и отношения наши полностью прекратились.

Не сложились у меня отношения и еще с одним бывшим «бубнововалетцем», Фальком. Но о нем я расскажу потом, когда речь дойдет до военных лет - только тогда я с ним и познакомился, в эвакуации, в Самарканде. Это была очень неприятная встреча, и я к нему отношусь весьма прохладно - и к его искусству и, в особенности, к его собственной персоне. Очень самодовольный, очень самонадеянный, чванный и крайне недоброжелательный по отношению к людям человек.

Что касается общества «4 искусства», то я нашел там хороших друзей. Это не только Фаворский, но вслед за ним и Ульянов. Я впервые встретился с Николаем Павловичем Ульяновым, когда я устраивал выставку графики уже в Москве. Там был его стенд, на котором были подобраны очень хорошие его рисунки, в основном портреты. Я помню, там был портрет Машковцева, портрет Эфроса. С тех пор у нас стали устанавливаться все более близкие отношения, перешедшие в конце концов в очень важную для меня дружбу. Я к нему постоянно ходил, он писал мне письма, хотя мы оба жили в Москве. А в Самарканде, где оба мы оказались в эвакуации, я видел его почти каждый день. Его в начале войны отправили в Нальчик, потом в Тбилиси вместе с целой группой именитых писателей, художников, артистов. (Вместе, кстати сказать, с Александром Борисовичем Гольденвейзером.) Осенью 1942 года их всех перевезли в Среднюю Азию, но большинство проехали в Ташкент, а он остался в Самарканде.

Я каждый день, приходя на Регистан, где располагался Московский художественный институт, заходил его утешать, потому что его в жизнь в Самарканде была очень тяжелая. Ему дали совершенно безобразную, неудобную, полуразрушенную худжру во дворе Шир - Дора, без всякой мебели. А он привез с Кавказа умирающую жену, лежавшую уже без движения. Она и умерла там, в Самарканде.

Николай Павлович Ульянов, а после его смерти его вторая жена Вера Евгеньевна подарили моему отцу множество первоклассных ульяновских работ: портрет Вячеслава Иванова, акварель «Дидро у Екатерины», один из лучших его рисунков Пушкина, - эскизы костюмов к «Мольеру» и ряд других. Хранится у нас и редкая работа - пейзаж его умершей в Самарканде первой жены художницы Глаголевой. С одной большой вещью Ульянова «Модель и конь Силены» связана целая история. Эту вещь молодой Ульянов написал в бытность свою ассистентом Серова в Школе живописи, ваяния и зодчества, - это была учебная «постановка», которую предложил Серов своим студентам. Вернувшись из эвакуации в Москву, Ульянов обнаружил, что этот снятый с подрамника холст соседи употребили, выстлав им корзину для хранения картошки. Картина представляла собой черный потрескавшийся ком, на котором едва можно было что?то различить. Ульянов отдал его отцу, горестно сказав: если сумеете спасти, оставьте себе. Отец дал холст замечательному реставратору ГМ ИИ Степану Чуракову, и тот спас?таки работу! Дублировал на новый холст, отчистил - следов реставрации почти не видно, и «Модель и конь Силены», сияя всей своей истинно «серовской» живописностью, вот уже полстолетия висит над отцовским диваном в его кабинете.

Из этой же группы «4 искусства» явились и другие близкие мне люди, такие как Вера Игнатьевна Мухина, чудесный скульптор и человек замечательный, необычайной силы, властности и энергии, абсолютной независимости, с необыкновенно большим душевным миром и большим душевным размахом. Это выливалось и в грандиозную монументальную пластику, и в лирические вещи - знаменитая группа, сделанная для выставки в Париже 1937 года, сопровождалась такими работами, как «Хлеб», одна из самых поэтичных и нежных скульптур, какие вообще есть в советском искусстве. Она была и замечательной портретисткой.

Из этого же общества, собственно, явилась и Сара Дмитриевна Лебедева, когда?то бывшая женой Владимира Васильевича Лебедева, одна из самых тончайших скульпторов, какие у нас были, и прелестный человек, очень сдержанная, очень молчаливая, очень спокойная и с каким?то поразительным, обостренным чувством характера и движения в своем искусстве. Что бы она ни делала, будь то большая ее статуя «Девочка с бабочкой», одна из лучших ее работ, будь то портреты, такие, как, например, портрет во весь рост, хотя и миниатюрный по размерам, Татлина, с его раскоряченными ногами, длинной лошадиной физиономией - было необыкновенно значительно и на редкость талантливо. Встреча с Сарой Лебедевой и добрые отношения с ней - это тоже одно из очень дорогих для меня воспоминаний.

Очень хорошие отношения, хотя близости особой душевной никогда не было, сложились у меня и с Павлом Варфоломеевичем Кузнецовым, человеком очень благодушным, немного недалеким. Впрочем, может быть, это была форма поведения, за которой пряталось что?то большее. Купреянов его, правда, обозвал не очень добрыми словами: «тюлень, который пытается прикидываться львом». Возможно, это и соответствовало его характеру.

Он был очень простодушен, и проявлялось это в самых разных формах. К примеру, однажды в зал, где я развешивал гравюры и офорты Нивинского, Кравченко и эстампы других графиков, вдруг является Кузнецов, волоча за собой гигантский холст одного из своих учеников - аморфный, рыхлый, совершенно живописный. И когда я удивленно говорю: «Ну, куда же я его дену?», Павел Варфоломеевич отвечает: «Но ведь это совершенная графика!» Ничего менее похожего на графику нельзя было и придумать. Он очень заботился о своих учениках. Этот холст был, кстати сказать, Давидовича, который погиб в ополчении во время войны. Но с ним я почти не был знаком.

Во время работы в Ленинграде нам с Павлом Варфоломеевичем приходилось обедать иногда в самом Русском музее. Кормили там отвратительно, но ничего нельзя было поделать - не всегда можно было удалиться в гостиницу «Европейская» или в Дом ученых. Я помню, как раз мы сидели с Павлом Варфоломеевичем, и он из супа, который ему подали, вытащил длиннющий рыбий хвост. Он призвал официантку и спросил ее очень спокойно: «Вы что мне подали, уху или щи»? Она сказала: «Щи». Тогда он показал ей рыбий хвост, к ее великому смущению. Мне очень понравилась его серьезная заинтересованность в том, чтобы выяснить, что, собственно говоря, ему подали.

Очень приятной для меня была наша с ним встреча в Гурзуфе в начале 50–х годов, когда он затеял написать мой портрет. Он мне несколько раз это предлагал и в Москве, но в Москве мне было позировать некогда, а в Гурзуфе у меня никаких предлогов отказываться быть не могло. Он меня усадил наверху Коровинской дачи на фоне моря и написал огромную ярко - красную голову, похожую на грандиозных размеров помидор на фоне ослепительно синего моря. Он с великим удовольствием писал этот портрет, и я ужасно жалею, что он куда?то задевался. Недавно мне, правда, сказали предположительно, что после смерти Кузнецова и его жены (у них никаких детей не было) все, что оставалось в мастерской, ушло в Саратов, в Радищевский музей. Очень может быть, что и мой портрет попал туда. Сходства там, пожалуй, было не слишком много, но просто приятна сама память. Я так и вижу его, как он сидит и с великим удовольствием пишет этот самый контраст яркокрасного с ярко - синим. Но, правду сказать, мне сидеть было трудно, потому что его жена Бебутова, тоже художница, решила меня во время этого сидения развлекать учеными разговорами. Разговоры, при всех ее потугах на ученость, были такие, что я еле - еле удерживался от хохота. Она тоже была человеком бесхитростным и простодушным.

С Кузнецовым близкая дружба вряд ли могла сложиться - уж очень мы были разные люди. Но вспоминаю я его с большим уважением. А художник он очень хороший, что показала его недавняя выставка совместно с Матвеевым.

А вот Матвеев, знакомство с ним, перешедшее в очень добрые отношения, - это было одно из самых главных моих «достижений». Человек он был очень суровый, очень молчаливый, очень сдержанный, замкнутый, медленно и мало работавший, вынашивавший каждую свою работу долгими годами. После него осталось совсем не так уж много вещей, но они замечательные.

Примерно в это время, не позже середины 30–х годов, я познакомился с Сарьяном. Это одно из очень важных событий в моей художественной биографии. Когда и где я его встретил, я совершенно не помню, потому что в музей он ко мне не приходил, поскольку никакой графикой особенно не занимался, и в выставках, которые я устраивал, не участвовал. А в Ленинграде в 1932 году сам он не был. Там была его стена, довольно случайная по своему составу, в общем не отвечающая его уровню и значению, хотя и красивая. Но по сравнению с тремя другими, блистательными стенами того же зала - Петрова - Водкина, Шевченко и Кузнецова, он выглядел скромнее, хотя в результатах своего творческого пути превосходил всех трех на много голов. Я написал о нем очень хвалебную, просто восторженную статью в 1936 году, уже его зная, и эта статья положила начало прочной дружбе, которая сохранилась до конца жизни Сарьяна. Кстати сказать, эта статья в «Литературной газете» 1936 года вызвала очень большое неудовольствие Кеменова, который тогда тоже, как и я, подвизался в «Литературной газете» в роли критика. Мы печатались с ним чуть ли не по очереди, стоя на диаметрально противоположных позициях и очень не одобряя взаимно друг друга.

После войны я часто виделся с Сарьяном - всякий раз, как он являлся в Москву. Я о нем несколько раз писал впоследствии, уже в 60–е годы и позже. Сарьяна описывать нечего - все его знают, но меня всегда поражали какая?то детскость этого человека, его открытое, простодушное восхищение красотой реального мира, его бесконечное добродушное отношение к людям, хотя он великолепно разбирался, кто как к нему относится. В 1952 году на обсуждении юбилейной выставки выступил Борис Веймарн с необыкновенно пылкими тирадами, очень возмущенными в адрес беспринципного жюри, которое взяло на выставку ужасные картины Сарьяна. Потом, лет через пять всего- навсего, эти самые картины доставили Сарьяну Ленинскую премию, так что Веймарн заработал только то, что Сарьян до конца своих дней не выражался иначе, как «этот мерзавец Веймарн». И это при всей его доброте и солнечности, которая была не только в живописи Сарьяна, но и во всем его поведении, во всем его облике - олицетворение солнца, да еще солнца Армении. Это ведь совсем особое солнце. Одна из самых прекрасных стран, какие есть на земле, - Армения. Я это узнал в послевоенные годы, когда был там два раза.

Я хорошо помню, как мы с отцом были у Сарьяна в его мастерской в Ереване на «улице Сарьяна», как он показывал нам свои работы - и ранние, и совсем недавно сделанные очень трагические и сильные станковые рисунки. От жары у отца началось сильнейшее носовое кровотечение, - Сарьян страшно взволновался, уложил отца на кушетку, ухаживал за ним с трогательной заботливостью. Он был уже очень стар и хотя по - прежнему светел, очень грустен, - незадолго перед тем в автомобильной катастрофе погиб его сын.

ГОГОЛЬ И ХУДОЖНИКИ Счастлив писатель, который мимо характеров скучных, противных, поражающих печальною своею действительностью, приближается к характерам, являющим высокое достоинство человека… Гоголь, «Мертвые души» Для потомства связь Гоголя с Ивановым сохранилась

Художники И Скульпторы Есть художники, работами которых я восторгаюсь теперь, но многими произведениями художников я научилась восхищаться еще в юности. Больше всего я люблю импрессионистов. Сезанн для меня бог. Он всегда оставляет простор воображению. Ему достаточно

Художники Впервые с художниками «Мира искусства» встретился я в 1904 году. Один из сотрудников «Нового пути» и близкий друг А. Н. Бенуа повез меня на журфикс к этому вождю и апологету петербургских мастеров. Впоследствии я узнал, что в те дни на меня смотрели художники, как

Художники Кисть художника везде находит тропы. И, к соблазну полисменов постовых, Неизвестные художники Европы Пишут красками на хмурых мостовых. Под подошвами шагающей эпохи Спят картины, улыбаясь и грустя. Но и те, что хороши, и те, что плохи, Пропадают после первого

ХУДОЖНИКИ Яков Виньковецкий, будучи сам художником, хотя и не профессионалом, познакомил меня с ещё двумя – не просто профессионалами, но чемпионами, богатырями своего дела, которые, несмотря на своё сверхмастерство и чемпионство, так и не стали ни успешными, ни

Художники В Париже живет Константин Коровин. Сколько мыслей о русской национальной живописи связано с этим именем. Многим оно запомнилось как имя великолепного декоратора, выполнителя самых разнообразных театральных заданий. Но это лишь часть сущности Коровина.

Мексиканские художники В интеллектуальной жизни Мексики владычествовали художники.Эти художники разрисовали весь город Мехико сюжетами из истории и географии, изображениями на гражданственные темы, в которых звучал металл полемики. Клемон-те Ороско, тощий

Художники в музее Начало знакомств с художниками - посетителями Гравюрного кабинета. Родионов, Фаворский, Штеренберг, Гончаров, Купреянов, Шевченко, Бруни, Татли Начало возникновения этих все более широких связей коренилось в Музее изобразительных искусств - с тех пор

Художники У моего отца Владимира в храме был очередной ремонт, промывали живопись и расписывали потолки. Храм в Лосинке не древний, построенный в 1918 году. До революции его стены расписать не успели, а потом было не до красоты. Так мой батюшка, став настоятелем, решил

Художники-«антисоветчики» Более чем 70-летняя (1917–1991) практика так называемой «жестокой, бескомпромиссной» борьбы с политическим противником, антисоветчиками, диссидентами изобилует не одной сотней открытых или тайных сговоров партийных функционеров с этой категорией

Художники Уважаемый Олег Леонидович! Один здешний художественный критик спешно спрашивает меня, как живут в Москве художники и каковы их фактические заработки? А я этих данных и не имею. Мы слышали, что писатели зарабатывают хорошо, и годовые гонорары Толстого и Шолохова

Художники как прекрасные безумцы Сегодня мы отдаем дань благодарности Сергею Щукину и Ивану Морозову не только за их собирательство, но и за провидческий вкус, за умение угадать очередную волну художественного процесса. А это было далеко не просто. Как отмечает

ХУДОЖНИКИ Интерес к искусству сблизил Гоголя с колонией русских художников в Риме. Они держались дружной компанией, перебиваясь на скромные субсидии, выдаваемые Академией художеств. Среди них были выдающиеся таланты, ставшие гордостью русского искусства. Гоголь не

Художники Ирина Бржеска, художник (Эстония) «Этот портрет поместили на обложке пластинки» Репродукция картины Ирины Бржески с пластинки Анны Герман, 1977 годПортрет работы этой таллинской художницы знают многие: он украшает обложку одной из самых известных грампластинок

В данном разделе представлена живопись советских художников, собраны картины различных жанров: здесь можно найти и пейзаж, и натюрморт, портреты и разнообразные жанровые сцены.

Советская живопись в данный момент пробрела большую популярность, как у профессионалов, так и у любителей искусства: устраиваются многочисленные выставки, аукционы. В нашем разделе советской живописи Вы сможете подобрать картину не только для украшения интерьера, но и для коллекции. Многие произведения эпохи соцреализма имеют историческое значение: например, городские пейзаж сохранили для нас утраченный облик с детства знакомых мест: здесь Вы найдете виды Москвы, Ленинграда и других городов бывшего СССР.

Особый интерес представляют жанровые сцены: подобно документальным кинохроникам они зафиксировали особенности быта советского человека. Портреты этого времени также замечательно передают настроение эпохи, рассказывают о людях различных профессий и судеб: здесь и рабочие, и крестьянки, и военачальники, и, конечно, вожди пролетариата. Детские портреты эпохи соцреализма являются прямым олицетворением понятия «счастливого детства». На сайте также широко представлен характерный для советского искусства жанр индустриального пейзажа.

Наши специалисты помогут Вам подобрать подходящую картину или продать произведения из Вашей коллекции на нашем сайте.

В категории антиквариата «Советское изобразительное искусство» представлено более 2 тысяч различных работ мастеров с периода революции 1917 до 1991 года. Большое влияние на творцов этого периода оказывала официальная идеологическая мысль, что отображено во многих тематических работах, представленных в этом каталоге. Искусство стало ближе к простому человеку, о чем свидетельствуют уникальные портреты обычных рабочих, пионеров, комсомольцев. Именно такие работы представляет магазин антиквариата на своих страницах.

Отдельным направлением советского изобретательного искусства стала военная тематика. Такой антиквариат ценен не только техникой выполнения, но и самой историей, отображенной на холсте. Стоимость каждого полотна определяется индивидуально в зависимости от следующих важных факторов:

его сюжетной уникальности;
тематического направления;
выбранной техники написания и ее качества исполнения.

«Купить картину» дает пользователям уникальную возможность приобретения антиквариата тех времен по доступным ценам. Картины прекрасно передают чувства и переживания советского человека, отображают его будни. Вниманию пользователя представлен антиквариат с изображением великих вождений СССР, плакаты с известными на всю страну лозунгами, натюрморты, иллюстрации из книг, графические работы и, конечно же, прекрасные пейзажи из различных уголков советского государства.

В магазине антиквариата можно найти традиционные полотна того периода. Многие советские художники творили в жанре реализма, а начиная с 60-х годов популярным стало направление «сурового стиля». Большой популярностью также пользовались натюрморты на различные темы. Такой антиквариат также представлен на сайте, и вы можете просмотреть все предложения.

Стоит заметить, что плакаты на политическую тематику стали отдельным видом изобразительного искусства советского периода. Они отыгрывали важную социальную и идеологическую роль. Этот антиквариат сохранился и сегодня, некоторые образцы представлены в соответственной категории «Купить картину». Прекрасные пейзажи именитых советских мастеров представляют огромнейшую художественную ценность украшают сегодня лучшие отечественные галереи. В каталоге вы можете отыскать их репродукции и осуществить покупку.

Это вовсе не работы профессиональных фотографов, которых можно попытаться обвинить в том, что они односторонни. Это фотографии из частных альбомов - реальная жизнь, которой жили обычные среднестатистические советские люди 20-х - 50-х годов.
Безусловно, они не могут сравниться с уровнем работ профессиональных фоторепортеров, большинство из них делались любителями. Но они отражают жизнь такой, какой они ее видели те люди и частично сумели сохранить в семейных фотографиях…
За кадром осталось очень многое. Например, ликбезы, где учили читать и писать 80% неграмотного населения страны - откуда у крестьян тех лет фотоаппараты? Но дело не в этом. Посмотрите на то, что окружает советских людей тех лет, одежду, на лица, отражающие свое время. Порой они скажут о своем времени лучше всяких историков, пропагандистов и аналитиков.

Дети Середины 20-х
Школьные учебники - впервые в жизни. Образование для всех впервые в мире дала Советская Власть.

1926 Череповец. Празднование 1 Мая
Рядом с трибуной беспризорники - последствия Гражданской. Беспризорность будет ликвидирована только к началу 30-х.

1928 год. Красноярский край. Съезд партийных работников.
Посмотрите, как одеты партийные работники - так же, как средний человек тез лет.
В 20-х костюм был далеко не у всех. А у партийных работников обычным гардеробом было 2 гимнастерки, а то и одна.

Семейное торжество, 20-30-е годы

Фото женщины. 1930 Москва

Группа людей 1930 г. Место неизвестно

Сельсовет нач. 30-х. Павло-Посадский р-н Московской обл.

Автомобиль на Дровах (!) Авто пробег 1931 г.
Энтузиасты-конструкторы 30-х. С нефтью в СССР тогда было не очень хорошо - практически вся разведанные запасы были сосредоточены на Кавказе. Нефтяные поля Татарии и Сибири были открыты только в 40-х -50-х годах, когда была создана база для геологических изысканий. До этого стране катастрофически не хватало геологов, оборудования, инженеров, транспорта… не было практически ничего. Все это было создано в 30-е.

1931 г. Лучшая бригада на строительстве Кузнецкого металлургического комбината, г.Новокузнецк.
Закладывается база тяжелой промышленности.
Посмотрите не лица этих людей. Они, не жалея себя, строили заводы и города для своих потомков, для нас. Через 10 лет они защитят сделанное ими в самой страшной войне человеческой истории, умирая для того, чтобы жили мы. А мы все это позволили украсть и разрушить. Могли бы мы посмотреть им в глаза?

Семья. Ленинград 1930-31г.
Интеллигенция и специалисты в те годы зарабатывали очень неплохо.

Отдых на воде. Кировская обл. 1932 - 1936

18 апр. 1934. «Рабочая бригада». Неверовско-Слободская сельскохозяйственная артель «Завет Ленина» С.Неверово-слобода Вер.Ландех. р-на Шуйск. окр.
Сельскохозяйственные рабочие глухой сибирской провинции. Артель - это негосударственная организация, а кооператив объединившихся предпринимателей, которые сами заключали договора с государством и другими кооперативами, платили налоги и т.д.
Кооперативное движение было чрезвычайно развито в Сталинском СССР. Кроме колхозов, которые были кооперативными организациями, тогда было свыше 114 тысяч промышленных мастерских, где работали около 2 миллионов человек. Они производили почти 6 % валовой продукции промышленности СССР в ее составе: 40% всей мебели страны, 70% всей металлической посуды, 35 % верхнего трикотажа, почти 100% игрушек.
В кооперативных сельских артелях работники (как колхозники, так и единоличники) обычно были заняты частично. Они включали в 30-е годы до 30 миллионов человек.
Кооперативное движение в СССР было уничтожено Хрущевым одновременно с развертыванием анти сталинской истерии.

1934 г.Турпоход по Военно-грузинской дороге
Можете представить рабочего царской России, который за государственный счет пошел в турпоход? Как сказал Г. Уэллс - это единственная страна в мире, где рабочим играют классическую музыку.

«После купания» Середина 30-х годов.
«Запуганные советские люди. » © Посмотрите, есть ли страх на этих лицах? На любой из фотографий. Открытые, оптимистичные и светлые лица.

Колхозники. Кировская обл. между 1932 и 1936 гг
Обычные советские колхозники на сенокосе.

Коломенский район. Середина 30-х.

1935, Орловская область, дом отдыха «Богдановский».
Вся страна занималась спортом. Это обычные советские девушки, вовсе не сборная по гимнастике. Попробуйте повторить то, что они делают.

Учащиеся педтехникума, 1935 год, Кировская область
Форму ученикам выдавало Советское Государство. Это страна, которая несколько лет назад ходила в лаптях и не умела читать и писать.

Юноши 30-х годов, Кировская область.
Значки - сданы нормы ГТО (Готов к Труду и Обороне) и ГТСО (то же, но санитарный). В те годы получить такой значок уважающему себя мальчишке было совершенно необходимо. Человека ценили по личным качествам, а не по кошельку и связям родителей. Пользовавшихся связями - презирали.
Такие люди через несколько лет выиграют Войну, почти с нуля построят мировую державу, запустят человека в космос.
Обратите внимание на собранные, волевые, взрослые лица этих мальчишек - им примерно по 16 лет. И сравните их с нынешними.

Игра «Пионерская Скамеечка». Пионерлагерь 1937 год
Каждый ребенок практически бесплатно мог поехать на все лето в пионерский лагерь, где их воспитывали, тренировали и обучали. В западных странах до сих пор об этом нельзя и мечтать. А это у нас было обыденностью с 30-х.

Аэросани на льду Волги у Канавдинского моста. Середина 30-х.
Хай-тек тех лет. Они сыграли важную роль в отработке авиа технологий и широко использовались в освоении Севера, Финской и Отечественной войнах.

Вера Волошина, 1 октября 1941. Через два месяца - 29 ноября эта на редкость красивая девушка погибнет.
Восьмиметровая скульптура Девушка с веслом замечательного скульптора Ивана Шадра (Иванова), моделью была замечательная советская спортсменка Вера Волошина, пропавшая без вести в ноябре 1941 года во время диверсионной операции в тылу врага.
За месяц до ее гибели скульптуру разрушила немецкая бомба. Только через четверть века стали известны подробности ее гибели - она была тяжело ранена, когда возвращалась с задания, схвачена немцами и после долгих пыток повешена в лесу. Это произошло в 10 км от места гибели Зои Космодемьянской, в тот же самый день. Вера Волошина, совершившая такой же подвиг была комсоргом комсомольской разведывательно-диверсионной группы, в которую входила Зоя.
Вера была еще и прекрасной парашютисткой и скульптор полушутливо говорил, что специально поставил ее смотреть на парашютную вышку.

Студенты-геологи 1937 г.

О чем фотография, ясно из надписи вверху. Обратите внимание - почти у всех юношей - значки ГТО. Быть комсомольцем-дистрофиком было просто дико. Комсомольцы и коммунисты могли иметь личное оружие.

Обычная Московская Семья 1939-1940

1939 год. Хакасия. Село
Велосипед в Стране Советов стал обыденностью - его могли позволить себе и своим детям практически все. На Западе, например, велосипед в те годы мог позволить себе далеко не каждый. Начиналась пятилетка товаров народного потребления, выполнявшаяся исключительно успешно. Жизненный уровень советских людей стремительно рос с 1939 года… до 22 июня 1941.

1942 год, через два месяца он погибнет в боях под Вязьмой.

На Развалинах Родного Дома 1942. Московская обл.

Присяга. 1944

1947г. Сельская школа в Вологодской обл.
На фотографиях первых лет после Войны даже на детских лицах видны следы сильного стресса и тяжелой жизни. Следы Войны видны на человеческих лицах еще и в начале 50-х и затем они постепенно исчезают, а лица 10-летних детей перестают быть не по-детски взрослыми.
Почти у всех из них погиб или тяжело ранен кто-то из близких людей, если не из семьи, то из друзей, их семей, одноклассников. У многих из них матери остались вдовами.

Деревенские Мальчишки 1947 г.

4«А» класс, конец октября 1948 г, деревня под Смоленском.

«Троица, 1949 год». Кировская область
Последние 20 лет «всем известно», что за религиозные обряды в СССР были строжайше запрещены и особенно свирепым был террор во времена Сталина. Как нас уверяют: поставил крест на могиле, нарядил ёлку - и маршируй в колонне на Колыму. А было вот так.

Класс 1950 г. Одной из Московских школ.

«Отдых на природе» - конец 40-х - начало 50-х

За рабочим столом в учреждении. 1949 год, Кировская область

Праздник Октябрьской Революции. Начало 50-х

Редакция Местной Газеты. Слушают Новости. Владимирская обл., нач. 50-х

Жители Каунаса 1950 г.

Студент, 50-е годы.

Молодой Человек. Уфа, 1953.

Деревенские Парнишки, дер. Чупахино Орловской обл. 1953 год
Как-то в телевизоре говорили, что «застежка-молния» появилась в СССР только в 60-х годах, настолько сильно он отставал в товарах народного потребления от «цивилизованных стран». Имелось в виду, «зачем нам космос, если молнию сделать не можем». Видимо, парень в левой части снимка снял шкуру с убитого американца.

1954. Готовы к труду и обороне. Сдача норм ГТО.

«Надя» - середина 50-х, Москва
На их лицах уже не отражается Война, они становятся беззаботными и озорными. Дети, который старались получше «откормить» в 50-х после голодных военных лет.

Рига-50-х годов.

В тире общества «Динамо» 1955

В новой квартире. Кадровый рабочий завода «Красный Октябрь» Шубин А.И. Москва, Тушино, 1956г.

Пацаны, г. Коломна, 1958 год.

Кисловодск. Церемония испития минералки. 1957 год. Автор - Джавад Багиров

Киевская квартира 1957

Баку, Прогулка Утомила. 1959 г. Автор - Джавад Багиров

Аппарат для продажи духов и одеколона. 50-е
С 50-х годов «пшикнуть» на себя духами или одеколоном можно было в крупных магазинах. Это стоило 15 копеек, до «хрущевской реформы».

В 20-х гг. целый ряд художественных направлений сохранял преемственность с искусством русского

модерна и авангарда - во многом благодаря тому, что продолжали работать мастера начала века. С другой стороны, функции искусства в обществе становились всё более разнообразными. Возникли новые виды художественной деятельности: кино, реклама, дизайн.

Активные споры вели «станковисты» (сторонники станковых форм искусства) и «производственники», или конструктивисты, деятельность которых была направлена на то, чтобы усовершенствовать предметную среду, окружающую человека. Начало движения конструктивистов связано с московским Обществом молодых художников (ОБМОХУ), которое организовали в 1919 г. Константин (Казимир Константинович) Медунецкий (1899-1935) и братья Стенберги - Владимир Августович (1899-1982) и Георгий Августович (1900-1933). На выставках ОБМОХУ художники демонстрировали в основном трёхмерные конструкции - в пространстве и на плоскости. Если в супрематических композициях Казимира Малевича наибольшую ценность имело непосредственное живописное ощущение, то произведения ОБМОХУ принадлежали к области дизайна. Их легко было применить в оформлении спектакля или книги, в плакате и при фотосъёмке.

Эль Лисицкий (настоящее имя Лазарь Маркович Лисицкий, 1890- 1941) называл свои работы «проуны» - «проекты утверждения нового». По словам автора, они представляли собой «пересадочную станцию из живописи в архитектуру». Александр Михайлович Родченко (1891 -1956) «конструировал» книги, создавал рекламные плакаты, проектировал мебель и одежду, занимался фотографией.

Для подготовки художников - инженеров и конструкторов, способных проектировать промышленные изделия, в 1920 г. в Москве были созданы Высшие художественно-технические мастерские (ВХУТЕМАС). Мастерские объединяли несколько факультетов: архитектурный, графический (полиграфии и печатной графики), обработки металла, дерева, живописный, керамический, скульптурный и текстильный. Первые два года учащиеся должны были постигать общие для искусства законы формообразования, а затем предполагалась специализация на каком-либо факультете.

В 1926 г. московский ВХУТЕМАС был преобразован во ВХУТЕИН - Высший художественно-технический институт. (С 1922 г. ВХУТЕИН уже существовал в Ленинграде вместо Академии художеств.) В 1930 г. ВХУТЕИН был закрыт, его факультеты стали отдельными институтами - полиграфическим, текстильным и т. д.

Что касается живописи, то уже в 20-х гг. критики отмечали её «поворот к реализму». Под реализмом они подразумевали прежде всего интерес к изобразительности (в противовес абстракции), к классической живописной традиции. Обращение к классике можно объяснить и требованиями идеологии: искусство советского государства призвано было использовать лучшие достижения мировой культуры. Это определило поиски чётких и ясных форм «большого стиля».

Ассоциация художников революционной России (АХРР), основанная в 1922 г. (с 1928 г. - Ассоциация художников революции, АХР), отчасти приняла эстафету у передвижников. Само Товарищество передвижных художественных выставок прекратило деятельность год спустя, и многие передвижники - среди них, в частности, были Абрам Ефремович Архипов, Николай Алексеевич Касаткин - стали участниками АХРРа. В разное время в Ассоциацию входили Сергей Васильевич Малютин (1859-1937), Александр Михайлович Герасимов (1881 - 1963), Борис Владимирович Иогансон (1893-1973), Митрофан Борисович Греков (1882-1934), Исаак Израилевич Бродский (1883-1939) и другие художники.

Этих мастеров объединяла общая идеологическая направленность. Они настаивали на создании искусства повествовательного, жанрового, которое было бы понятным народу и правдиво отражало действительность. Ассоциация издавала журнал «Искусство в массы» и вела активную выставочную деятельность.

О тематике произведений художников АХРРа говорят названия выставок: «Жизнь и быт рабочих» (1922 г.), «Красная Армия» (1923 г.), «Революция, быт и труд» (1925 г.) и т. д. Своё творчество они определяли понятиями «художественный документализм» и «героический реализм», рассматривая живопись как историческое свидетельство, как летопись эпохи.

В этом духе написаны полотна Грекова на темы Гражданской войны, картины «Владимир Ильич Ленин в Смольном» (1930 г.) Бродского, «Портрет Д. А. Фурманова» (1922 г.) Малютина. Ассоциация просуществовала до 1932 г.

В 1925 г. выпускники мастерской Давида Петровича Штеренберга (1881 - 1948) во ВХУТЕМАСе образовали Общество станковистов (ОСТ). Они объединились как сторонники станкового искусства - в противовес «производственникам». Тем не менее работы остовцев нельзя считать станковыми в строгом смысле слова. Члены ОСТа занимались и монументальной живописью, и плакатом, оформляли книги, театральные постановки.

Александр Александрович Дейнека (1899-1969) первоначально работал как журнальный график, прошёл школу В. А. Фаворского, а позднее сумел «распространить» принципы оформления книжной (журнальной) страницы на оформление стены. В монументально-декоративных картинах 1928 г. «На стройке новых цехов» и «Оборона Петрограда» художник распределяет, «монтирует» светлые и тёмные пятна, они как будто вырезаны и наклеены друг на друга. Белый фон «Обороны Петрограда» в зале Государственной Третьяковской галереи сливается со стеной, уходит в неё, и остаётся только «металлический» костяк изображения.

Композиция Юрия Ивановича Пименова (1903-1977) «Даёшь тяжёлую индустрию!» (1927 г.) существует в двух вариантах - картина и плакат, причём в последнем случае она наиболее органична.

Художники ОСТа принимали участие в международных выставках, в том числе в проходивших в Германии. Влияние немецкого искусства - экспрессионизма и «Новой вещественности» - сказалось в графических и живописных работах Александра Григорьевича Тышлера (1898-1980), Александра Аркадьевича Лабаса (1900-1983) и других художников.

В 1931 г. Общество станковистов раскололось на два объединения - ОСТ и «Изобригада», а в 1932 г. они прекратили своё существование.

В 20-30-х гг. всё большее значение приобретала графика: книжная иллюстрация, рисунок, гравюра - искусство, предназначенное для тиражирования, доступное массам, непосредственно обращенное к человеку. Выдающиеся художники-иллюстраторы Алексей Ильич

Кравченко (1889-1940) И Владимир Андреевич Фаворский (1886- 1964) работали преимущественно в технике ксилографии - гравюры на дереве. Фаворский был преподавателем ВХУТЕМАСа-ВХУТЕИНа, а с 1930 г. - Московского полиграфического института. Он стремился к синтетическому оформлению книги, когда все художественные элементы - сюжетные иллюстрации, заставки и шрифты - составляют единый образно-стилистический ансамбль. Иллюстрированию детской книги посвятили своё творчество Владимир Михайлович Конашевич (1888-1963) и Владимир Васильевич Лебедев (1891 - 1967). В 1932 г. вышел указ о расформировании всех художественных группировок и создании единого Союза художников СССР. Теперь только государство могло делать заказы, устраивать крупномасштабные тематические выставки, посвящённые индустрии социализма; оно командировало художников писать всесоюзные стройки и портреты ударников производства.

Критики и исследователи рассматривают искусство 30-х гг. как период неоклассики. О классике спорили, её активно использовали. Увлечение образцами искусства прошлых времён процветало, в то время как самостоятельное изучение природы отодвинулось на второй план.

Наиболее именитыми мастерами социалистического реализма 30-х гг. стали бывшие ахровцы А. М. Герасимов и Б. В. Иогансон. Герасимов в своих парадных портретах-картинах 1938 г. «И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов в Кремле», «Портрет балерины О. В. Лепешинской» достигает почти фотографического эффекта. Работы Иогансона «Допрос коммунистов» (1933 г.) и «На старом уральском заводе» (1937 г.) продолжают традицию передвижников. Художник иногда прямо «цитирует» их в отдельных изображениях.

«Для себя», т. е. вне правил социалистического реализма, работали не многие художники. Среди них Александр Давыдович Древин (Древиньш, 1889-1938) и Михаил Ксенофонтович Соколов (1885-1947), которые в интимных, камерных произведениях ограничивали себя определённым кругом изобразительных тем. Оба мастера в годы сталинского террора были репрессированы.

К началу 40-х гг. давление на художников со стороны власти усилилось. Был закрыт Музей нового западного искусства, где выставлялись произведения импрессионистов - Поля Сезанна, Анри Матисса, других мастеров второй половины XIX - начала XX в.

Во время Великой Отечественной войны 1941 - 1945 гг. наибольшее развитие получила массово тиражируемая графика, и прежде всего плакат.

Сегодня в галерее «Наши художники» открывается выставка «Памяти коллекционера Александра Заволокина». Представлено около 120 произведений графики 1920–30-х годов

Сегодня, 30 мая, в галерее «Наши художники» (коттеджный поселок Борки, 36, 19-й км Рублёво-Успенского шоссе) открывается выставка «Памяти коллекционера Александра Заволокина».

Александра Заволокина знали все, кто в начале 2000-х годов так или иначе был связан с художественным процессом, все, кто принимал участие в организации выставок, кураторы, галеристы, музейщики, художники, арт-критики. Александр Заволокин в течение нескольких лет работал в Министерстве культуры РФ в должности заместителя начальника управления современного искусства Федерального агентства по культуре и кинематографии РФ. Благодаря его энергии в Москве прошла Биеннале современного искусства, он много лет своей жизни и труда вложил в работу Российского павильона на Венецианской Биеннале.

Любовь и служение искусству не могли обойти его частную жизнь. Даже те, кто знал о собирательской деятельности Александра Заволокина, а таких было не очень много среди широкого круга его знакомых, плохо представляли реальный масштаб его увлечения. Сейчас, через два года после внезапного ухода А. Заволокина из жизни, галерея «Наши художники» представляет публике около 120 графических работ из коллекции Александры и Александра Заволокиных. Замысел выставки состоит в том, чтобы показать почерк собирателя, его вкус и ощущение эпохи. Экспозицию составили рисунки, эскизы декораций и костюмов, экслибрисы и книжные иллюстрации преимущественно 1920–30-х годов Льва Бруни , Василия Ватагина , Александра Ведерникова , Веры Ермолаевой , Владимира Конашевича , Николая Купреянова , Бориса Кустодиева , Александра Лабаса , Владимира Лебедева , Дмитрия Митрохина , Алексея Пахомова , Александры Платуновой, Веры Пестель , Ивана Пуни , Сергея Романовича , Михаила Соколова , Павла Соколова-Скаля , Антонины Софроновой , Веры Фаворской, Артура Фонвизина , Александра Шевченко , Василия Шухаева и других художников.

«Встреча с любой настоящей коллекцией всегда несет радость и удивление открытия, сначала художественного, а потом и человеческого. Отбирая работы для выставки, мы были ошеломлены масштабом графической коллекции Заволокиных. В сущности, полная публикация работ могла бы выступить в качестве неплохого справочника по истории русской и советской графики. Из большого собрания Александры и Александра Заволокиных мы выделили часть, ограниченную 1900–30-ми годами как наиболее интересную и сложную для коллекционирования… Подлинный коллекционер, выбирая из окружающего мира то, что для него кажется ценным и настоящим, создает его по линии, по штриху, по образу, а выставка его собрания формирует в сознании зрителя его способ художественного постижения мира», - отметила Наталия Курникова, арт-директор галереи «Наши художники», куратор выставки.

К открытию выставки подготовлен каталог, в котором опубликованы очерки-воспоминания об Александре Заволокине его коллег и друзей Михаила Швыдкого, Александры Голицыной, Леонида Тишкова , Зои Кирнозе, Стефана Кутурье и других.