Чистый лист. Читать онлайн «Чистый Лист Аннотация произведения чистый лист татьяна толстая

(Тамбов )

Сон души в рассказе Татьяны Толстой «Чистый лист»

Фабула рассказа Татьяны Толстой «Чистый лист» типична для «эпохи девяностых»: Игнатьев, измученный житейскими неурядицами, переживаниями и тоской по несбыточному, решается на операцию по удалению страдающей души, желая стать сильным мира сего . Результат предсказуем: он превращается в одного из тех обезличенных, обездушенных, о ком писал Евгений Замятин в фантастическом романе «Мы».

Теряя способность к состраданию, герой утрачивает главную составляющую человеческого счастья – способность делать счастливыми других, ближних своих и дальних.

По земле действительно ходят бездушные люди. В прямом смысле. Стало модно сейчас писать о зомби. В газетах и журналах появляются все новые подробности на эту тему. Но еще раньше Сергей Есенин заметил:

«Мне страшно – ведь душа проходит,

Как молодость и как любовь» .

Проходит душа. Даже не надо ее «экстрагировать».

Люди часто с годами становятся холоднее, черствее.

Татьяна Толстая в своём произведении задаёт самые главные вопросы:

Что происходит с душой?

В каких глубинах, в каких безднах она прячется?

Куда уходит или как трансформируется, во что превращается эта вечная тоска по правде, добру, красоте?

Татьяна Толстая знает, что на эти вопросы однозначных ответов нет. Чтобы поставить их, она использует (вслед за Замятиным) приемы фантастики.

Представив своего героя, легко расставшегося со своей душой, в новом качестве с чистым листом в руках, писательница так же легко расстаётся с ним, не давая ответа, как можно преодолеть такую ужасающую «чистку душ», становящихся равнодушными. Герой стал чистым листом. На нем можно было бы написать:

«И всей душой, которую не жаль

Всю потопить в таинственном и милом,

Овладевает светлая печаль,

Как лунный свет овладевает миром» .

Душой Игнатьева овладевала тоска. Тоска, сомнения, жалость, сострадание – это и есть способ существования души в человеке, ведь она «нездешних мест жилица». Игнатьев смалодушничал, не выдержал её присутствия в себе. Решившись на операцию, сам подписал себе смертный приговор – лишился бессмертной души, потерял все (а думал-то, что все приобрел!).

Пусть слабый, но живой, сомневающийся, но полный трепетной отцовской любви и нежности («толчком прыгнул и в дверь кинулся к зарешеченной кроватке»), мятущийся, но жалеющий жену и преклоняющийся перед ней («Жена – она святая») , Игнатьев был интересен автору.

Перестав страдать, он перестал занимать писательницу. Какой он, человек бездушный, - знают все.

На своем чистом листе он напишет жалобу – первое, что он собрался сделать после операции. И никогда больше не придет к нему, не сядет на краешек постели его Тоска, не возьмет за руку. Не ощутит Игнатьев, как из глубины, из бездны «откуда-то из землянок выходит Живое». Отныне его удел – одиночество и пустота. Все покидают его – и автор и читатель, поскольку теперь он мертвец, «пустое, полое тело».

Что хотела сказать нам Татьяна Толстая? Зачем она говорит об уже известном? Вот как нам видится это.

В русском языке устоялись словосочетания: «погубить свою душу», «спасти свою душу», то есть человек, будучи существом земным и бренным, властен спасти или погубить свою бессмертную неземную душу.

В рассказе пять мужчин (один из них - мальчик) и пять женщин. Все несчастны, особенно женщины. Первая – жена Игнатьева. Вторая – Анастасия, его возлюбленная. Третья – разведённая жена его друга. Четвёртая - вышла в слезах из кабинета большого начальника, первым избавившегося от души. Пятая – слушает в телефонную трубку уговоры смуглого человека, у которого «вся жилплощадь в коврах».

«Женщина», «жена» – это душа. Но Татьяна Толстая нигде не произносит этого слова. Накладывает табу. (Не хочет произносить всуе?)

Как начинается рассказ? - «Жена спит».

Спит душа Игнатьева. Она больная и слабая. Думается, это о ней говорит Татьяна Толстая, описывая жену и ребёнка Игнатьева: «измученная», «слабенький росточек», «огарочек». Мог ли Игнатьев стать сильным, вывести семью из боли и скорби? Маловероятно, ведь сказано: «У кого нет, у того и отнимется».

Удалив душу, Игнатьев сразу же принимает решение избавиться и от того, что о ней напоминает – от видимого её воплощения – своих близких.

Посмотри на самых близких тебе людей. Это видимое воплощение твоей невидимой души. Как им рядом с тобой? Таково с тобой и твоей душе.

Эту идею утверждает в своём маленьком по объёму шедевре – рассказе «Чистый лист».

Примечания

1. Толстая лист. с

2. Есенин с Мариенгофом («Есть в дружбе счастье оголтелое…» // Есенин собрание сочинений: В 7 т. – М.: Наука, 1996. Т.4. Стихотворения, не вошедшие в «Собрание стихотворений» - 1996. – С. 184-185.

3. Ночь на родине // Собрание сочинений в трёх томах: Т.1. – М.: Терра, 2000. – С. 78.

	Пишу, творю, живу - часть 3 или биография и творчество великих русских людей Все части: Культура в России

Сон души в рассказе Татьяны Толстой «Чистый лист»

Фабула рассказа Татьяны Толстой «Чистый лист» типична для «эпохи девяностых»: Игнатьев, измученный житейскими неурядицами, переживаниями и тоской по несбыточному, решается на операцию по удалению страдающей души, желая стать сильным мира сего . Результат предсказуем: он превращается в одного из тех обезличенных, обездушенных, о ком писал Евгений Замятин в фантастическом романе «Мы».

Теряя способность к состраданию, герой утрачивает главную составляющую человеческого счастья – способность делать счастливыми других, ближних своих и дальних.

По земле действительно ходят бездушные люди. В прямом смысле. Стало модно сейчас писать о зомби. В газетах и журналах появляются все новые подробности на эту тему. Но еще раньше Сергей Есенин заметил:

«Мне страшно – ведь душа проходит,

Как молодость и как любовь» .

Проходит душа. Даже не надо ее «экстрагировать».

Люди часто с годами становятся холоднее, черствее.

Татьяна Толстая в своём произведении задаёт самые главные вопросы:

Что происходит с душой?

В каких глубинах, в каких безднах она прячется?

Куда уходит или как трансформируется, во что превращается эта вечная тоска по правде, добру, красоте?

Татьяна Толстая знает, что на эти вопросы однозначных ответов нет. Чтобы поставить их, она использует (вслед за Замятиным) приемы фантастики.

Представив своего героя, легко расставшегося со своей душой, в новом качестве с чистым листом в руках, писательница так же легко расстаётся с ним, не давая ответа, как можно преодолеть такую ужасающую «чистку душ», становящихся равнодушными. Герой стал чистым листом. На нем можно было бы написать:

«И всей душой, которую не жаль

Всю потопить в таинственном и милом,

Овладевает светлая печаль,

Как лунный свет овладевает миром» .

Душой Игнатьева овладевала тоска. Тоска, сомнения, жалость, сострадание – это и есть способ существования души в человеке, ведь она «нездешних мест жилица». Игнатьев смалодушничал, не выдержал её присутствия в себе. Решившись на операцию, сам подписал себе смертный приговор – лишился бессмертной души, потерял все (а думал-то, что все приобрел!).

Пусть слабый, но живой, сомневающийся, но полный трепетной отцовской любви и нежности («толчком прыгнул и в дверь кинулся к зарешеченной кроватке»), мятущийся, но жалеющий жену и преклоняющийся перед ней («Жена – она святая») , Игнатьев был интересен автору.

Перестав страдать, он перестал занимать писательницу. Какой он, человек бездушный, - знают все.

На своем чистом листе он напишет жалобу – первое, что он собрался сделать после операции. И никогда больше не придет к нему, не сядет на краешек постели его Тоска, не возьмет за руку. Не ощутит Игнатьев, как из глубины, из бездны «откуда-то из землянок выходит Живое». Отныне его удел – одиночество и пустота. Все покидают его – и автор и читатель, поскольку теперь он мертвец, «пустое, полое тело».

Что хотела сказать нам Татьяна Толстая? Зачем она говорит об уже известном? Вот как нам видится это.

В устоялись словосочетания: «погубить свою душу», «спасти свою душу», то есть человек, будучи существом земным и бренным, властен спасти или погубить свою бессмертную неземную душу.

В рассказе пять мужчин (один из них - мальчик) и пять женщин. Все несчастны, особенно женщины. Первая – жена Игнатьева. Вторая – Анастасия, его возлюбленная. Третья – разведённая жена его друга. Четвёртая - вышла в слезах из кабинета большого начальника, первым избавившегося от души. Пятая – слушает в телефонную трубку уговоры смуглого человека, у которого «вся жилплощадь в коврах».

«Женщина», «жена» – это душа. Но Татьяна Толстая нигде не произносит этого слова. Накладывает табу. (Не хочет произносить всуе?)

Как начинается рассказ? - «Жена спит».

Спит душа Игнатьева. Она больная и слабая. Думается, это о ней говорит Татьяна Толстая, описывая жену и ребёнка Игнатьева: «измученная», «слабенький росточек», «огарочек». Мог ли Игнатьев стать сильным, вывести семью из боли и скорби? Маловероятно, ведь сказано: «У кого нет, у того и отнимется».

Удалив душу, Игнатьев сразу же принимает решение избавиться и от того, что о ней напоминает – от видимого её воплощения – своих близких.

Посмотри на самых близких тебе людей. Это видимое воплощение твоей невидимой души. Как им рядом с тобой? Таково с тобой и твоей душе.

Эту идею утверждает в своём маленьком по объёму шедевре – рассказе «Чистый лист».

Примечания

Толстая лист. с Есенин с Мариенгофом («Есть в дружбе счастье оголтелое…» // Есенин собрание сочинений: В 7 т. – М.: Наука, 1996. Т.4. Стихотворения, не вошедшие в «Собрание стихотворений» - 1996. – С. 184-185. очь на родине // обрание сочинений в трёх томах: Т.1. – М.: Терра, 2000. – С. 78.

Чтобы соответствовать все ускоряющимся темпам пополнения информационных ресурсов и развитию общества в целом, школа постепенно увеличивала срок обязательного обучения и число учебных предметов, в течение многих лет непрерывно расширялось и пополнялось содержание школьного образования. Очевидно, что предпринятые меры не решают поставленной задачи: школа сегодня стала одиннадцати-, двенадцатилетней, но этот процесс не может быть бесконечным; многопредметность разрывает научные связи, ведет к дублированию и дроблению учебного материала, не способствует пониманию учащимися целостной научной картины мира; явная перегруженность учебных программ, признаваемая сегодня и учителями, и методистами, - в ущерб полноте и глубине его осмысления школьниками.
Всеобщая интенсификация процесса обучения стала сегодня объективной реальностью, поэтому вполне закономерно, что многие исследователи стремятся найти такой вид обучения, который гарантировал бы без увеличения сроков обучения повышение качества и прибавление объема информации, усваиваемой в процессе обучения (Н.Ф.Талызина), достижение максимума эффективности за минимально возможное учебное время при минимальных затратах усилий учащегося и учителя (В.М.Блинов, В.В.Краевский).
Исследователи (Л.Ш.Гегечкори, И.А.Зимняя, Г.А.Китайгородская, Е.В.Колчинская, Б.И.Коротяев,
О.П.Околелов, В.А.Пахарукова, А.В.Петровский, П.И.Пидкасистый, Е.В.Сковин, В.С.Страхова, Е.Э.Сысоева и др.) по-разному преломляют основополагающие идеи интенсивного обучения, используя современные данные многих областей знаний, в первую очередь психологии, социолингвистики; обращаются к интеллектуальным и личностным резервам обучаемого, активизации познавательных процессов, положительному воздействию на эмоциональную сферу, оптимизации процессов социальной адаптации. В центре системы интенсивного обучения стоит человек, чей интеллектуальный, деятельностный, креативный, личностный потенциал должен быть реализован в максимальной степени. Поэтому вполне закономерно, что понятие «интенсификация», сложившееся в отечественной педагогике, принадлежит к числу фундаментальных понятий дидактики.
Исходя из основной цели обучения - в минимальные сроки достичь усвоения максимального объема учебного материала, - были выделены основные факторы интенсивности учебного процесса: минимально необходимые сроки обучения для достижения цели обучения при максимально необходимом объеме учебного материала и соответствующей его организации (Ю.К.Бабанский); максимальное использование всех резервов личности обучаемого, достигаемое в условиях особого взаимодействия в учебной группе при творческом воздействии личности преподавателя (Г.А.Китайгородская); оптимальная организация обучения (Е.В.Колчинская); интенсивность мыслительной деятельности обучающихся (Т.Г.Скибина).
Обозначены направления интенсификации процесса обучения (Л.Т.Турбович): переход на более высокий уровень начальной абстракции; обучение эффективным, регулярным и оптимальным приемам мышления; внедрение в практику обучения устройств, облегчающих преподавателю выполнение важных, но наименее творческих его функций.
Среди наиболее эффективных инновационных технологий интенсивного обучения выделяют: технологию глобальной индивидуализации обучения; технологию на основе графических и матричных методов сжатия информации; технологию активного воздействия на личность обучаемого (психотроника, нейропрограммирование, медитация); компьютерные технологии.
Важнейшие целевые ориентации интенсивного обучения:
- сокращение разрыва между увеличением объема учебной информации и фактором ограниченности времени обучения;
- ускорение и интенсификация образовательного процесса за счет сжатия (концентрации) информации;
- активизация познавательных интересов учащихся за счет общего видения перспективы;
- формирование быстроты выполнения умственных действий (общеучебных навыков);
- целостное формирование качеств личности, необходимых для ускоренного усвоения материала (концентрации внимания, целеустремленности, настойчивости, цельного художественного чувства);
- формирование схемного, знакового, символического мышления.
Интенсификация обучения предполагает совершенствование содержания, а также методов и приемов обучения.
Один из приемов интенсивного обучения - прием концептуализации. Концепт уже давно является предметом осмысления в отечественной филологии. К данному понятию обращались в своих работах С.А.Аскольдов («Концепт и слово»), Д.С.Лихачев («Концептосфера русского языка»), Ю.В.Степанов («Константы. Словарь русской культуры»), В.Г.Зусман («Концепт в системе гуманитарного знания»), А.А.Григорьев («Концепт и его лингвокультурологические составляющие») и др.
Концепт - смысловая концентрация; он «расширяет значение, оставляя возможности для сотворчества, домысливания, «дофантазирования» и для эмоциональной ауры слова» (Д.С.Лихачев). Концепты - это «некоторые подстановки значений, скрытые в тексте «заместители», некие «потенции» значений, облегчающие общение и тесно связанные с человеком и его национальным, культурным, профессиональным, возрастным и прочим опытом».
Работа с концептами, концептуализация (вычленение основы, первосмысла или принципа, заложенного в основе чего-нибудь) соприродна уроку литературы, органична ему, так как предполагает работу с текстом художественного произведения. Учитель, организующий на уроках литературы работу школьников с концептами, должен придерживаться следующих принципов:
1) подходить к тексту как к целостности, художественно интерпретирующей действительность;
2) допускать варианты истолкования текста исходя из многозначности художественного образа;
3) вступать в диалогические отношения с автором интерпретируемого текста; 4) включать механизмы эмоционально-образного, логико-понятийного и ассоциативного постижения текста.
Продемонстрировать применение приема концептуализации можно на примере урока литературы по рассказу Т.Толстой «Чистый лист» (11-й класс). Несмотря на то что постмодернистская литература в программе 11-го класса дается обзорно, мы выбрали для анализа рассказ именно этого автора, т. к. художественный мир Татьяны Толстой один из ярких, самобытных в современной литературе, ее называют лучшей в жанре короткого рассказа. Очевидна связь прозы Т.Толстой с русской классической традицией, но в то же время видится и связь с модернистской традицией 1910-1920-х годов.
Для достижения цели урока - совершенствование компонентов общекультурной компетенции, выражающееся в развитии культуры читательского восприятия художественного текста, понимании авторской позиции, образного и аналитического мышления, - необходимо решить следующие задачи:
образовательные - использовать содержание материала рассказа Т.Толстой для расширения смыслового поля важнейших для национальной культуры концептов «чистый», «душа»;
развивающие - развитие навыков анализа произведения малой прозаической формы (развитие умений анализировать, сопоставлять, сравнивать, выделять главное, выдвигать гипотезу, подбирать аргументы для подтверждения собственной позиции, формулировать выводы; развитие коммуникативных навыков и умения применять знания в новой ситуации);
воспитательные - формирование ценностного отношения к душе, внутреннему миру человека как к общечеловеческой, нравственной категории.

Проектируя учебное занятие, необходимо учитывать следующие возрастные особенности
11-классников:
- центральное новообразование ранней юности - самоопределение, как профессиональное, так и личностное; это новая внутренняя позиция, включающая осознание себя как члена общества, принятие своего места в нем; выпускник строит жизненный план, мечты о будущем занимают центральное место в его переживаниях;
- главное психологическое приобретение ранней юности - открытие своего внутреннего мира: у старшеклассников формируется представление о собственной уникальности, неповторимости, исключительности собственного «я»;
- достаточно сформированное абстрактное мышление;
- внутренняя противоречивость развития внимания: объем внимания, концентрация, скорость переключения находятся на весьма высокой ступени развития, вместе с тем внимание становится более избирательным, существенно зависящим от направленности их интересов.
Эти особенности обусловили отбор содержательного материала, необходимого для реализации цели учебного занятия, а также выбор ведущего вида деятельности.
Сценарий урока литературы по рассказу Т.Толстой «Чистый лист» (11-й класс)
После краткой справки об авторе и работы с названием рассказа («Чистый лист»), которое в то же время является и последним его словосочетанием, учитель озвучивает основной проблемный вопрос, ответ на который необходимо дать на уроке: можно ли начать жизнь с чистого листа?
Прежде чем приступать к основному ходу урока, необходимо актуализировать восприятие учащихся. Для этого целесообразно обратиться к смысловому анализу словосочетания «чистый лист». В качестве слова, несущего основную смысловую нагрузку, учащиеся выделяют слово «чистый». Осуществляя подбор существительных, наиболее часто употребляемых с этим прилагательным (чистая душа, чистая вода, чистая правда, чистая совесть, чистый взгляд, чистый язык и др.), мы прогнозируем, что речь в рассказе будет идти о человеке, который как-то ассоциируется в сознании автора со словосочетанием «чистый лист». Чтобы расширить смысловое поле прилагательного «чистый», учащимся предлагается подобрать синоним к каждому словосочетанию: «чистая душа» - «благородный», «чистая правда» - «честный», «чистая совесть» - «справедливый, нравственный, добродетельный», «чистый взгляд» - «открытый», «чистый звук» - «нефальшивый», «чистый язык» - «нормативный, культурный».
Поработав со значением слова «чистый», мы можем предположить, что главный герой рассказа - некий персонаж, несущий в себе идеалы чистоты, которые зафиксированы в этих прилагательных, - добрый, честный, справедливый, открытый, искренний человек. Однако учащиеся делают вывод о том, что главного героя Игнатьева мы не можем соотнести ни с одним из этих значений.
На следующем этапе урока, чтобы разрешить выявленное противоречие, учитель, демонстрируя чистый белый лист формата А4, задает вопрос учащимся: «А все ли мы знаем о чистом листе?» - и предлагает описать его. Учащиеся отмечают, что он белый, чистый, незапятнанный, правильной формы, прямоугольный, гармоничный, стандартный, безукоризненный, совершенный.
После фиксации на доске ряда прилагательных, характеризующих чистый лист, учитель неожиданно сминает его со словами: «А это чистый лист?» В случае затруднения учащихся можно задать вспомогательные вопросы: «Какие ассоциации с характеристикой персонажа возникают у вас, когда вы смотрите на этот смятый лист?», «Почему герой говорит: «Я дошел до точки»?» Опираясь на текст, школьники дают краткую характеристику персонажа: Игнатьев болен, измучен тоской. Болен его сын - «хилый болезненный росточек». Герой называет его «огарочек», который «чуть теплится». Вымотана и измождена болезнью сына жена, ради которого она бросила работу («она святая»). А по ночам герой тоскует по Анастасии и уходит в мир своих видений-снов, не менее мучительных, чем действительность... Его всюду сопровождает Тоска, и мучительно болит где-то в груди Живое. Вот почему своему другу он говорит: «Я дошел до точки».
Распрямив измятый лист, учитель задает вопрос: «Какие ассоциации с героем и его мыслями возникают у вас теперь?» Учащиеся отвечают, что герой мечтает вырваться из этого порочного круга: «Каждый день даю себе слово: завтра встану другим человеком, взбодрюсь. Анастасию забуду, заработаю кучу денег, вывезу Валерочку на юг... Квартиру отремонтирую, буду бегать по утрам...»
Повторим свой вопрос: «Это чистый лист?» Учащиеся отвечают, что он уже использован, измят. А чистый лист - гладкий, ровный, неиспользованный, первозданный. Зафиксируем на доске названные значения чистого листа.
В процессе чтения мы проверяем себя. Что имел в виду автор, называя героя чистым листом? Свое понимание мы должны соотносить с устоявшимися в языке значениями этого выражения. Следующий лист учитель рвет пополам. Вопрос повторяется: «А это чистый лист?» И далее учитель просит озвучить ассоциации относительно героя рассказа, возникающие при восприятии такого листа. Учащиеся говорят, что герой действительно рвется между женой («она святая») и «зыбкой, уклончивой» Анастасией. С одной стороны, Игнатьев жалеет измученную жену - «озеро, промерзшее до дна», с другой стороны, тоскует, оттого что Анастасия не отвечает на его звонки и Живое «тоненько плачет в груди до утра». Даже в мечтах герой стремится уравновесить обеих: «Он будет сильным... Он приручит уклончивую, ускользающую Анастасию. Он приподнимет землистое, опущенное лицо жены. Противоречия не будут разрывать его. Ясно, справедливо уравновесятся достойные. Вот твое место, жена. Владей. Вот твое место, Анастасия. Цари...» Возвращаемся к понятию «чистый лист»: он должен быть неповрежденный, неразрушенный; лишенный раздвоенности, внутренне единый; целостный, целый.
Видя лист с вырванным в центре кругом, учащиеся вспоминают, что в самом начале рассказа Толстая рисует символический образ рваного пледа, под которым спит измученная жена Игнатьева. Эта деталь - символ прорехи в отношениях персонажей. Вернемся к чистому листу. Чистый лист - это лист сплошной, монолитный, цельный. Человек должен быть цельным во всем - в делах и поступках. «Мудрым, цельным, совершенным» видит себя Игнатьев в мечтах: «Стеклянный шар уныния разлетится вдребезги, и новый, сияющий, блистательный, звенящий как струна Игнатьев - мудрый, цельный, совершенный - въедет на белом парадном слоне».
Усложняя задачу, учитель демонстрирует чистый коричневый лист: «Но почему мы решили, что чистый лист обязательно белый? Это ведь тоже чистый лист?», а затем просит обозначить рождающиеся в этот момент ассоциации с текстом рассказа. Вспоминается символический образ «шелковой чайного цвета рубашки, которую носил еще его папа», в этой рубашке без сносу герой женился, в ней забирал сына из роддома. Эта вещь - связующее звено между тремя поколениями. Сжигая рубашку ради прихоти любовницы, Игнатьев отсекает себя от рода.
Для усиления впечатления учитель сжигает коричневый лист, задавая вопрос, с каким еще образом связан мотив огня в рассказе. Учащиеся называют возлюбленную Игнатьева - Анастасию. Ее «красное платье горело приворотным цветком», во сне она является как красный цветок, «жаркий цветок», который «плавает», «мигает», «вспыхивает». Демонстрируя красный лист, учитель спрашивает: «Ведь это тоже чистый лист? Можно ли назвать отношения с Анастасией чистыми?» Учащиеся вспоминают, что для Игнатьева Анастасия стала приворотным цветком, она говорит «бессовестные слова» и улыбается «бесовской улыбкой». Анастасия - символ дьявольского искушения. Отношениями с ней Игнатьев отсекает себя от семьи. Вернемся к понятию «чистый». Согласно одному из своих значений «чистый» - свободный от скверны, угодный божеству; не греховный.
Глядя на нежно-розовый лист, учащиеся вспоминают, как герой, решившийся на операцию, в отчаянии и сомнениях произносит про себя: «Доставайте же свой скальпель, нож, серп, что там у вас принято, доктор, окажите благодеяние, отсеките ветвь, еще цветущую, но уже неотвратимо гибнущую, и бросьте в очищающий огонь...», «Мое бедное сердце, еще шелестят твои яблоневые сады. Еще пчелы, жужжа, копаются в розовых цветах, отягощенных густой пыльцой. Но уже сгустилось на вечернем небе, уже затихло в воздухе, уже точит блестящий обоюдоострый топор...»
Решаясь на такую операцию, Игнатьев отсекает себя от жизни. Но ради чего? Должна же быть какая-то цель, оправдывающая это решение? О чем мечтает Игнатьев? К чему стремится? Задавая эти вопросы, учитель демонстрирует золотой лист. Учащиеся вспоминают один из ключевых эпизодов рассказа - визит к «значительному человеку» Н. - и находят ключевые слова, создающие его образ: золотая авторучка, массивное золотое времяхранилище на дорогом ремешке... Вот к какой цели идет Игнатьев.
Показывая медицинские справки, учитель задает вопрос: «Это чистые листы?» Ответ очевиден: нет, это заполненные медицинские бланки с печатями. Но парадокс! Они символизируют, что Игнатьев чист! В смысле здоров, цел, невредим, пригоден к операции, т. к. в одном из значений «чистый» - «полностью соответствующий кому-либо, чему-либо по своим свойствам».
Образ врача из рассказа Толстой может быть ассоциирован (по своему значению, роли в тексте) не с традиционным белым, а скорее с черным цветом (демонстрируем черный лист). Почему? Обратившись к тексту, учащиеся находят портрет «врача врачей Иванова»: «На голове у него уступчивым конусом сидела шапочка... крахмальный зиккурат... Глаз у него не было». Обратим внимание на детали. Зиккурат - многоступенчатое культовое сооружение; он представлял собой нечто большее, чем просто храм, являясь связующим звеном между небом и землей, а также местом, куда являлся якобы сам бог, объявляя людям свою волю через жрецов. Ассоциации: «врач врачей Иванов» - жрец, сатана. А Игнатьев - тот, кто добровольно приносит себя в жертву.
До операции герой мечтает о чудесном преображении: «Волшебными ножницами я разрежу заколдованное кольцо и выйду за предел. Оковы падут, сухой бумажный кокон лопнет, и изумленная новизной синего, золотого, чистейшего мира, легчайшая резная бабочка вспорхнет, охорашиваясь». Цитируя эти строки, учитель растирает в ладонях бумажный «кокон», наполненный конфетти. Постепенно бумага рвется, и конфетти высыпается. «А произошло ли чудо преображения?» - такой вопрос задает учитель. Ответ очевиден. Бабочка - символ души, бессмертия, возрождения и воскресения, способности к превращениям, к трансформации, так как это крылатое небесное существо появляется на свет, преображаясь из мирской гусеницы. В случае с Игнатьевым преображения не случилось. Операция прошла успешно. Вопрос «Что же удалили Игнатьеву?» позволяет выйти на художественный прием умолчания, использованный Т.Толстой. Автор ни разу не говорит о душе, и только в конце урока мы выходим на это понятие. На этом этапе урока на помощь приходят «эксперты», заранее проанализировавшие значение слова «душа», опираясь на толковые словари С.И.Ожегова, В.И.Даля, словарь синонимов З.Е.Александровой. Такая работа позволяет сделать следующий вывод: Игнатьеву удалили душу, а значит - внутренний мир, совесть, сердце.
А какой же была душа Игнатьева? На рефлексивном этапе урока учитель предлагает учащимся выполнить творческую работу - сложить портрет души героя. В качестве рабочего материала предлагаются белые и цветные листы формата А4, целые и изорванные, бумажная бабочка, магниты. Работа выполняется коллективно на доске, по окончании дается комментарий относительно выполненного портрета.

Класс: 11

Тема: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Евангелие от Матфея гл.16) (по рассказу Т. Толстой «Чистый лист»)

Цель:

• познакомиться с творчеством Т.Толстой;
• путем лингвопоэтического анализа текста выявить его идейную направленность.

Ход урока

I . Оргмомент

II. Слово учителя

Т. Толстая – яркое явление в постмодернистской литературе. Её сборники «День», «Ночь», «Изюм» пользуются вниманием читателей разного возраста. Чем же так привлекательна её проза? Прежде всего, сложностью и красотой поэтики. Важно не только, о чем повествует Толстая, но и то, как она это делает.

Стиль Толстой жесткий, скупой. В ее речи нет слов пустых, необязательных, не наполненных сутью. Всякая деталь у ее точна и выразительна. Герои Толстой – это милые порой наивные до сожаления чудаки, которых она любит, даже если и любить – то их вроде бы не за что. Главное, что доносит до читателей автор, это драгоценность и радость существования, счастье человеческой жизни как таковой. Эта мысль основная в рассказах Татьяны Толстой.

Рассказ «Чистый лист» выделяется некоторой надуманностью сюжета. В нем наблюдается некий сплав реальности и фантастики. По утверждению А.Гениса, «Толстая отнюдь не добрый волшебник, и сказки у нее с плохим концом». Но и здесь Толстая остается, верна своему писательскому кредо: встать рядом со своими героями, их же глазами посмотреть вокруг, переболеть их болью, почувствовать их беду и разделить ее с ними.

III. Работа над содержанием рассказа «Чистый лист».

Работая над содержанием рассказа, вы искали ключевые слова, помогающие понять его суть, главную мысль.

Чем необычен рассказ? (реалистическая действительность переходит в фантастическую)

Почему к Игнатьеву каждую ночь приходит тоска? Что это за образ? (метафора у Толстой необычна и неожиданна) тоска – печальная сиделка.

Как изображаются герои рассказа?

• жена – «изможденное лицо», «мумия»;
• Игнатьев – «совсем я болен», «плакать не умел и потому курил», «устыдился низких мыслей», «преклоняюсь», «трепещу»;
• Валерочка, Валерик – «хилый, болезненный росточек, жалкий до спазм».

Какую роль играет в рассказе сон Игнатьева? (болезненный бред, человек не может освободиться от чувства безысходности, отчаяния, отсюда кошмарные видения: корабль с больными детьми. Каменистая пустыня с мертвым всадником, болотная трясина с красным цветком).

Красный цвет неоднократно встречается в рассказе: красное вино , красный цветок , красное платье , горевшее приворотным цветком. Какое значение имеет это цвет? (как сигнал опасности, как желаемое и недосягаемое, как сама погибель – «болотная трясина с красным цветком» ).

Когда впервые заходит разговор о Живом? (разговор с другом в погребке).

Что понимает под жизнью друг Игнатьева?

Что это такое – живое? (душа; «живое болит», «гармония тела и … мозга»; «когда её пересаживают другим, те не выживают, не выдерживают», «живое царь–колоколом било и гудело в его трепещущей груди»; «словно, предчувствуя что-то, в груди то сжималось, то садилось на корточки, зажмурясь, закрыв руками голову»).

Почему Игнатьев хочет удалить живое? (чтоб спасти сына, стать богатым, преуспевающим, уверенным в себе).

Какое символическое значение имеет сожжение отцовой рубашки? (это «напрасная жертва». Анастасия не любит его. «Он будет сильным. Он сожжет все, что разрушает преграды»).

В коридоре больничного учреждения Игнатьев рассматривает таблички с «поучительными медицинскими историями»: «У Глеба болел зуб». «И глаз пришлось удалить»: далее идет авторская фраза: (Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его) – Как вы понимаете такое «соседство»? (Это из Евангелия, о соблазне. В тексте иное значение: душу нельзя вырвать, как больной зуб ).

Какие чувства вы испытали, читая о суперменах, лишенных «живого»? (Сожаление, тревога, потрясение. Люди, лишенные, в прямом смысле, души, действительно бездушны. Это уже и не люди, а биологические механизмы: блондин, Н., доктор).

Что поражает в образе доктора? (Глаз у него не было «Из пустых глазниц веяло черным провалом в никуда…» Глаза – зеркало души. У доктора души нет, следовательно, нет и глаз. Еще страшнее, что за деньги этот «доктор» способен совершить убийство души, которое еще хуже, чем убийство физическое).

Каким стал Игнатьев после удаления живого? И что значило это живое для него самого и для его близких? (без души, а Живое – это душа, человек перестает быть человеком).

Душа Игнатьева переносила боль, страдания, металась, не находя покоя, но в то же время она жалела, любила, берегла родных ему людей. Метаморфоза, происшедшая с Игнатьевым, страшна и закономерна. Опять вспоминается его кошмарный сон: «болотная трясина с красным цветком». Погнавшись за вожделенным «покоем», он потерял всё, а вот приобрел ли?...

IV. Выводы.

Сегодняшняя тема урока обозначена евангельской строкой. Как вы ее понимаете? О чем заставляет задуматься Т. Толстая? Можно ли воспринимать этот рассказ только как фантастику? (Рассуждения учащихся).

Татьяна Толстая

Рассказы

Вот зачем, в часы заката

Уходя в ночную тьму,

С белой площади Сената

Тихо кланяюсь ему.

И долго буду тем любезен я народу…

Допустим, в тот самый момент, когда белый указательный палец Дантеса уже лежит на спусковом крючке, некая рядовая, непоэтическая птичка Божия, спугнутая с еловых веток возней и топтанием в голубоватом снегу, какает на длань злодея. Кляк!

Рука, естественно, дергается непроизвольно; выстрел, Пушкин падает. Какая боль! Сквозь туман, застилающий глаза, он целится, стреляет в ответ; падает и Дантес; "славный выстрел", – смеется поэт. Секунданты увозят его, полубессознательного; в бреду он все бормочет, все словно хочет что-то спросить.

Слухи о дуэли разносятся быстро: Дантес убит, Пушкин ранен в грудь. Наталья Николаевна в истерике, Николай в ярости; русское общество быстро разделяется на партию убитого и партию раненого; есть чем скрасить зиму, о чем поболтать между мазуркой и полькой. Дамы с вызовом вплетают траурные ленточки в кружева. Барышни любопытствуют и воображают звездообразную рану; впрочем, слово «грудь» кажется им неприличным. Меж тем, Пушкин в забытьи, Пушкин в жару, мечется и бредит; Даль все таскает и таскает в дом моченую морошку, силясь пропихнуть горьковатые ягодки сквозь стиснутые зубы страдальца, Василий Андреевич вывешивает скорбные листы на дверь, для собравшейся и не расходящейся толпы; легкое прострелено, кость гноится, запах ужасен (карболка, сулема, спирт, эфир, прижигание, кровопускание?), боль невыносима, и старые друзья-доброхоты, ветераны двенадцатого года, рассказывают, что это как огонь и непрекращающаяся пальба в теле, как разрывы тысячи ядер, и советуют пить пунш и еще раз пунш: отвлекает.

Пушкину грезятся огни, стрельба, крики, Полтавский бой, ущелья Кавказа, поросшие мелким и жестким кустарником, один в вышине, топот медных копыт, карла в красном колпаке, Грибоедовская телега, ему мерещится прохлада пятигорских журчащих вод – кто-то положил остужающую руку на горячечный лоб – Даль? – Даль. Даль заволакивает дымом, кто-то падает, подстреленный, на лужайке, среди кавказских кустиков, мушмулы и каперсов; это он сам, убит, – к чему теперь рыданья, пустых похвал ненужный хор? – шотландская луна льет печальный свет на печальные поляны, поросшие развесистой клюквой и могучей, до небес, морошкой; прекрасная калмычка, неистово, туберкулезно кашляя, – тварь дрожащая или право имеет? – переламывает над его головой зеленую палочку – гражданская казнь; что ты шьешь, калмычка? – Портка. – Кому? – Себя. Еще ты дремлешь, друг прелестный? Не спи, вставай, кудрявая! Бессмысленный и беспощадный мужичок, наклонившись, что-то делает с железом, и свеча, при которой Пушкин, трепеща и проклиная, с отвращением читает полную обмана жизнь свою, колеблется на ветру. Собаки рвут младенца, и мальчики кровавые в глазах. Расстрелять, – тихо и убежденно говорит он, – ибо я перестал слышать музыку, румынский оркестр и песни Грузии печальной, и мне на плечи кидается анчар, но не волк я по крови своей: и в горло я успел воткнуть и там два раза повернуть. Встал, жену убил, сонных зарубил своих малюток. Гул затих, я вышел на подмостки, я вышел рано, до звезды, был, да весь вышел, из дому вышел человек с дубинкой и мешком. Пушкин выходит из дома босиком, под мышкой сапоги, в сапогах дневники. Так души смотрят с высоты на ими сброшенное тело. Дневник писателя. Записки сумасшедшего. Записки из Мертвого дома. Ученые записки Географического общества. Я синим пламенем пройду в душе народа, я красным пламенем пройду по городам. Рыбки плавают в кармане, впереди неясен путь. Что ты там строишь, кому? Это, барин, дом казенный, Александровский централ. И музыка, музыка, музыка вплетается в пенье мое. И назовет меня всяк сущий в ней язык. Еду ли ночью по улице темной, то в кибитке, то в карете, то в вагоне из-под устриц, шср ыеукиу, – не тот это город, и полночь не та. Много разбойники пролили крови честных христиан! Конь, голубчик, послушай меня… Р, О, С, – нет, я букв не различаю… И понял вдруг, что я в аду.

"Битая посуда два века живет!" – кряхтит Василий Андреевич, помогая тащить измятые простыни из-под выздоравливающего. Все норовит сделать сам, суетится, путается у слуг под ногами, – любит. "А вот бульончику!" Черта ли в нем, в бульончике, но вот хлопоты о царской милости, но вот всемилостивейшее прощение за недозволенный поединок, но интриги, лукавство, притворные придворные вздохи, всеподданнейшие записки и бесконечная езда взад-вперед на извозчике, "а доложи-ка, братец…" Мастер!

Василий Андреевич сияет: выхлопотал-таки победившему ученику ссылку в Михайловское – только лишь, только лишь! Сосновый воздух, просторы, недальние прогулки, а подзаживет простреленная грудь – и в речке поплавать можно! И – "молчи, молчи, голубчик, доктора тебе разговаривать не велят, все потом! Все путем. Все образуется."

Конечно, конечно же, вой волков и бой часов, долгие зимние вечера при свече, слезливая скука Натальи Николаевны, – сначала испуганные вопли у одра болящего, потом уныние, попреки, нытье, слоняние из комнаты в комнату, зевота, битье детей и прислуги, капризы, истерики, утрата рюмочной талии, первая седина в нечесанной пряди, и каково же, господа, поутру, отхаркивая и сплевывая набегающую мокроту, глядеть в окно, как по свежевыпавшему снегу друг милый в обрезанных валенках, с хворостиной в руке, гоняется за козой, объедавшей сухие стебли засохших цветов, торчащие там и сям с прошлого лета! Синие дохлые мухи валяются между стекол – велеть убрать.

Денег нет. Дети – балбесы. Когда дороги нам исправят?.. – Никогда. Держу пари на десять погребов шампанского «брют» – ни-ко-гда. И не жди, не будет. "Пушкин исписался", – щебечут дамы, старея и оплывая. Впрочем, новые литераторы, кажется, тоже имеют своеобразные взгляды на словесность – невыносимо прикладные. Меланхолический поручик Лермонтов подавал кое-какие надежды, но погиб в глупой драке. Молодой Тютчев неплох, хоть и холодноват. Кто еще пишет стихи? Никто. Пишет возмутительные стихи Пушкин, но не наводняет ими Россию, а жжет на свечке, ибо надзор, господа, круглосуточный. Еще он пишет прозу, которую никто не хочет читать, ибо она суха и точна, а эпоха требует жалостливости и вульгарности (думал, что этому слову вряд ли быть у нас в чести, а вот ошибся, да как ошибся!), и вот уже кровохаркающий невротик Виссарион и безобразный виршеплет Некрасов, – так, кажется? – наперегонки несутся по утренним улицам к припадочному разночинцу (слово-то какое!): "Да вы понимаете ль сами-то, что вы такое написали?"…А впрочем, все это смутно и суетно, и едва проходит по краю сознания. Да, вернулись из глубины сибирских руд, из цепей и оков старинные знакомцы: не узнать, и не в белых бородах дело, а в разговорах: неясных, как из-под воды, как если бы утопленники, в зеленых водорослях, стучались под окном и у ворот. Да, освободили крестьянина, и теперь он, проходя мимо, смотрит нагло и намекает на что-то разбойное. Молодежь ужасна и оскорбительна: "Сапоги выше Пушкина! " – "Дельно!". Девицы отрезали волосы, походят на дворовых мальчишек и толкуют о правах: ьщт Вшуг! Гоголь умер, предварительно спятив. Граф Толстой напечатал отличные рассказы, но на письмо не ответил. Щенок! Память слабеет… Надзор давно снят, но ехать никуда не хочется. По утрам мучает надсадный кашель. Денег все нет. И надо, кряхтя, заканчивать наконец, – сколько же можно тянуть – историю Пугачева, труд, облюбованный еще в незапамятные годы, но все не отпускающий, все тянущий к себе – открывают запретные прежде архивы, и там, в архивах, завораживающая новизна, словно не прошлое приоткрылось, а будущее, что-то смутно брезжившее и проступавшее неясными контурами в горячечном мозгу, – тогда еще, давно, когда лежал, простреленный навылет этим, как бишь его? – забыл; из-за чего? – забыл. Как будто неопределенность приотворилась в темноте.