SNC BOOK DAY: Литературный баттл между Дмитрием Быковым и Захаром Прилепиным. Дмитрий быков: соловки, начальник слона и новый соловецкий роман Кто лучше прилепин или д быков
У Прилепина всегда заметна некоторая червоточина. Нечто вроде внутренней душевной гнили, которая корёжит его. Только очень наивного человека может обмануть маска «простого русского парня», которую цепляет на себя Прилепин. На самом деле он такой же «простой русский парень», как Алексей Навальный. Этнически они - и Прилепин, и Навальный - русские. Но русского в них нет почти ничего. Это некие гомункулусы, конструкты для аудитории, вылепленные по формуле. Примерно как в своё время вылепили Майкла Джексона в ответ на запрос аудитории.
Собственно, Прилепин - это анти-Навальный. Но только не в том смысле, что Навальный «за американцев», а Пилепин «за русских». Ничуть не бывало. У Прилепина роль такая - быть обезьяной Навального. Если Навальный скажет: «нам надо жить как в США», Прилепин обязан сказать «Нам ни в коем случае не надо жить как в США». И с этим, в общем-то, глупо спорить. Не надо нам жить как в США - менталитет другой. Но надо понимать, что эта мысль для Прилепина не идущая от сердца, а получаемая простой инверсией высказывания Навального. Формула простая:
if (Navalny said A) then Prilepin must say NOT A;
Как говорится, ничего личного.
Если Навальный хочет ехать в Европу или США (хотя конечно сейчас это ему затруднительно), то Прилепин просто обязан поехать, скажем, в Луганск. Ну и т.д.
Но внутренние пристрастия всё равно пробиваются. На верхнем фото Захар Прилепин невербально сообщает, что ему очень приятно отдыхать душой в компании с поэтом Дмитрием Быковым. Литераторы, чо. Why not? Но вот вопрос:
Можно ли представить, чтобы «простой русский парень» водил хороводы с этаким персонажем, как Дмитрий Быков? И дело даже не в том, что «русский писатель» (как о нём сообщается в ВиКи) Дмитрий Быков имеет папой Льва Иосифовича Зильбертруда и мамой Наталью Иосифовну Быкову, т.е. «русским» он является только по языку, которым пишет свои творения. И дело даже не в том, что Дмитрий Быков не взял фамилию отца, которая на его вкус была очень уж еврейской. Отказаться от фамилии отца вообще-то западло, как говорят в кругах, к которым себя причисляет Захар Прилепин. Впрочем, ведь Евгений Прилепин тоже отказался от данного ему родиетелями имени, поменяв его на более в стиле аля-рюс имя Захар. То есть оба решили несколько русифицировать свои имена. С чего бы это? Чтобы в русской аудитории казаться более своим? Странная мимикрия. Впрочем, ладно.
Общий публицистический раж Дмитрия Быкова ведь известен. И конечно он имеет право на свою позицию. Но только что там в этой быковской гражданской позиции может быть притягательного для «патриота и простого русского парня» Прилепина? Сын актёра Ефремова в компании с Быковым смотрится органично. Это вот, да - два сапога пара. Но Прилепин?
А ничего странного. Нутро пробивается. Для телеаудитории и аудитории своих книжек, Прилепин конечно стопроцентный патриот и «простой русский парень». Но в свободное время он - ну видно же, кто он есть на самом деле. И, по гамбургскому счёту, он вполне также мило мог сняться в компании с Алексеем Навальным - это было бы, как говорится «в масть».
Собственно, старая добрая поговорка «скажи мне кто твой друг» тут работает на все сто. Человека часто характеризуют не слова - мы хорошо знаем, что сказать можно всё что угодно - а то, с кем данный человек предпочитает проводить время вне работы. По работе - понятно. Нравится тебе «быть русским», не нравится - надо бабки отрабатывать. Но вне работы, на отдыхе можно оттянуться со своими братьями по духу. И тут Прилепин весь, как на ладони. Разница лишь в том, что такие как Быков искренни в своих высказываниях и в рабочее, и в свободное время. А вот Захару Прилепину на работе надо тянуть тяжкую ношу «простого русского парня» и только на отдыхе можно расслабиться и слиться в экстазе со своими братьями по разуму.
Так с кем вы, мастера культуры? Да известно с кем. Роли-то давно уже определены.
Вообще, огромный роман «ЖД» сконцентрирован в одном абзаце романа Пелевина «Чапаев и Пустота». Цитирую:
«— А скажите, Анна, какая сейчас ситуация на фронтах? Я имею в виду общее положение.
— Честно говоря, не знаю. Как сейчас стали говорить, не в курсе. Газет здесь нет, а слухи самые разные. Да и потом, знаете, надоело всё это. Берут и отдают какие-то непонятные города с дикими названиями — Бугуруслан, Бугульма и еще… как его… Белебей. А где это всё, кто берёт, кто отдаёт — не очень ясно и, главное, не особо интересно. Война, конечно, идёт, но говорить о неё стало своего рода mauvai genre».
У Быкова — о том же, просто мелодия Пелевина положена на концепцию Быкова.
Нежно любимый мной Дмитрий Львович так давно носится с идеей, легшей в основу этого шестьсотстраничного тома, что сюжет книги я представлял себе заранее, и даже спародировал быковское творение в своем романе еще до выхода «ЖД».
Идея книжки, в общем, такова: в России издавна борются за власть две силы: варяги (читай — русские) и хазары (читай — евреи). Обе силы отвратительны, но, положа руку на сердце, скажу, что варяги в книге выглядят куда отвратительнее хазар. Хазары — все-таки люди, но с огромным количеством вопиющих недостатков. А варяги — просто мерзкое зверье. С редкими исключениями.
Страдает от борьбы этих двух сил коренное население, у которого свой язык (на нем говорил Хлебников, о нем знал Платонов), своя тихая, милая, неинициативная душа.
Россия крутится по одному заданному кругу: от диктатуры к оттепели, от оттепели к застою, от застоя к революции — и опять по кругу. Страна наша вовсе не имеет истории — в отличие от всех иных стран, — но имеет замкнутый цикл. В этом виноваты, повторюсь, варяги и хазары, и тихая леность коренного населения, которое терпит первых и вторых.
В финале романа три варяга сходятся с тремя хазарками и возникает надежда на выход из круга, который, по сути, тупик.
Роман написан неряшливо, и мне кажется, что нарочито неряшливо, в нем есть несколько смешных шуток (иногда на грани фола: «Хеллер отдыхал, Гашек сосал, и я тоже что-то плохо себя чувствую» — такая вот у нас история в России), несколько воистину вдохновенных мест и пара великолепных стихов; в том что Быков гениальный поэт, я нисколько не сомневаюсь.
Вообще это знаковая, полезная и важная книга. Хотя, конечно, мне, как закоренелому варягу претит сама идея хотя бы в литературе уравнять в правах хазар и, как бы это помягче сказать, титульную нацию. У нас еще сто национальной в России живёт, ни чем не хуже одаренных во всех сферах потомков каганата. Тем более, что Быков явно относится к своей идее крайне серьезно. А я — несерьезно. История у нас есть, она вдохновенная и прекрасная, Быков обнаружил в ней круг, но, если долго смотреть на нее, то можно обнаружить треугольник, параллелепипед и даже что-то вроде зигзага иногда.
Захар Прилепин выбрал для своего литературно-политического манифеста «Письмо товарищу Сталину» идеальное время: лето, событий мало, вдобавок жарко, все злые – и не захочешь, а окажешься в центре бучи, боевой, вонючей. Вдобавок автор – человек с юмором, сколько можно судить, – поставил российских либералов в особенно прелестное положение: ведь почти все они так хвалили Прилепина! Теперь им придется либо выставить себя идиотами, исполнив арию «Ах, как я был неправ!», либо срочно выругать только что хвалимое (уверен, желающие найдутся), либо продолжать его сквозь зубы нахваливать, подтверждая право художника на завиральные идеи. Выйдет дивно: он их как только не обкладывает, а они в ответ, непонятно кому: «Это ничего, он хороший, детство трудное»...
Высмеять литературный истеблишмент всегда приятно. К тому же не исключаю, что номера через два-три «Свободная пресса» опубликует разъяснение, в котором манифест Прилепина будет объявлен литературной игрой, проверкой на вшивость, – и как будут выглядеть после этого все купившиеся? А поскольку дураки запоминают первое впечатление, для них Прилепин так и будет сталинистом – и в результате аудитория будет куплена уже практически вся.
Литературная тусовка почти всегда отвратительна, а либеральная в особенности
Думаю, однако, что ничего исключительного не произошло. Прилепин сделал ход, практически неизбежный в биографии каждого писателя, входящего в моду: в некий момент ему хочется расплеваться с литературной тусовкой, в услугах которой он больше не нуждается и которая пытается его приватизировать. Литературная тусовка почти всегда отвратительна, а либеральная в особенности – замашки у нее откровенно диктаторские, а приемы самые свинские.
Скажем, Горький, сделавшись после «На дне» культовым литератором номер один, рассорился со всеми, кому так нравился, опубликовав в 1905 году «Заметки о мещанстве», в которых приписал к мещанам Толстого и Достоевского (в 1913 году он наехал на последнего еще решительней, обозвав его садомазохистом, а Колю Красоткина – Красавиным). Когда Горький сунулся к большевикам, его стремительно разлюбили все, кто только что восхищался гениальным самородком и тащил его под свои знамена, – так что в 1908-м, после богостроительской «Исповеди», пришлось резко отыгрывать назад (даже Мережковский признал, что Горький «далеко еще не похоронил себя»).
Возьмем пример более свежий: в 1993 году, к сорокалетию смерти Сталина, Александр Терехов опубликовал в «Правде» несколько более умеренную, но не менее скандальную по тем временам статью, где попытался вписать Сталина в русскую национальную матрицу и не увидел в нем ничего исключительного по меркам Грозного или Петра. Сама подмена была ослепительно наивна, как и положено в молодости: злодеяния середины ХХ века сопоставлялись с казнями и пытками XVI и XVIII, а массовым репрессиям противопоставлялись «слезы ветеранов» в девяностые. Терехов надолго поссорился с литературным истеблишментом и поставил в идиотское положение перехваливший его «Апрель», но положа руку на сердце – «Апрель» ведь и был литературной номенклатурой, только другого образца, и ни членство Искандера, ни участие Окуджавы не делали его привлекательней.
Еще пример: любимец интеллигенции диакон Андрей Кураев, в котором многие видели чуть ли не нового Александра Меня, – еще бы, вменяемый, остроумный, просвещенный катехизатор! – написал книжку «Как делают антисемитом», которая опять-таки рассорила его почти со всеми рукопожатными, комильфотными и просто порядочными людьми. Книжка была почти так же увлекательна, зла и во многом справедлива, как шульгинский памфлет «Что нам в них не нравится». Зачем Кураев это сделал? Затем, чтобы расплеваться с откровенно нецерковными людьми и отринуть их похвалы или чтобы выразить заветные убеждения? Не знаю, да и не очень интересно.
Оскорблен ли я лично этой статьей? Ничуть, потому что она очень глупая
Дмитрий Ольшанский точно так же рассорился с либеральной публикой, у которой ходил в любимцах, после публикации эссе «Как я стал черносотенцем» – хотя и пояснял впоследствии, что название скорей означает «Как я дошел до жизни такой», нежели «Как я перестал беспокоиться и начал жить».
Так что Прилепин в нормальном ряду и ничего сверхъестественного не совершил. Это еще Льву Толстому повезло не опубликовать в свое время предисловие к «Войне и миру», в котором он объявлял аристократию единственным интересным классом, а разночинцев и прочих – людьми второго сорта. Но ничего, он после 1882 года печатал такое, что распугал чуть не всех былых поклонников.
Оскорблен ли я лично этой статьей? Ничуть, потому что она очень глупая. Думаю, что имею право сказать это Прилепину, сохраняя самые теплые чувства к нему лично. Глупа она по многим параметрам – по не свойственной вообще-то Прилепину экзальтации, по крайней своей запоздалости, чтобы не сказать архаичности, по белым ниткам, которыми шита вся аргументация; даже самые оголтелые сталинисты не прибегают сегодня к столь откровенной апологетике – сейчас носят мягкий сталинизм, не забывая упомянуть об ильинском «сбережении народа», а у Сталина с этим сложно было. То есть можно, конечно, сказать, что Сталин создал величайшую в истории державу, но выводить это величие именно из количества жертв значит очень уж не уважать собственный народ (и это тоже по-тереховски: у нас, мол, иначе не бывает... не понимают иначе... любят, когда так...). Не видеть связи между кризисом (у Прилепина жестче – «отмиранием») русского этноса и сталинизмом – тоже как-то удивительно, демонстративно глупо, как-то это не по-прилепински, что ли. Обличать олигархов в позднепутинские времена ничуть не умней, чем в двадцать пятом вопить о бесчеловечности кровавого воскресенья.
Лично я не вижу ничего ужасного в том, чтобы признавать талант в антисемите или русофобе
Герман Садулаев, принадлежащий к тому же кругу «новых реалистов», куда относят и Прилепина (думаю, с его согласия), уже успел заявить, что истерика вокруг прилепинской статьи раздута исключительно из-за «национального вопроса»: «Истерики вызваны тем, что впервые открыто и прямо заявлено о том, что современная российская "либеральная общественность" = еврейский народ».
Это как-то уж совсем мимо темы, потому что еврейский народ тут вообще не при делах. Можно, как мой давний друг Виктор Шендерович, пылать непримиримой ненавистью к любому латентному антисемиту (он и мне открытые письма писал по поводу моего не слишком кошерного отношения к государству Израиль), но лично я не вижу ничего ужасного в том, чтобы признавать талант в антисемите или русофобе. У Томаса Манна в «Рассуждениях аполитичного», у Куприна – в письмах к Ф.Д.Батюшкову, у Пастернака в письмах к жене есть такие пассажи, каких Прилепину в золотых мечтах не написать, – и ничего, рукоподаем как-то.
Антисемитизм подобен сифилису, напоминает Шендерович. Правильно, но и приличные люди сифилисом болели: станем ли мы на этом основании третировать Мопассана?
Сталинизм гораздо хуже антисемитизма: антисемит (желая истребить всех евреев и понимая неосуществимость этой утопии) по крайней мере не предполагает выстроить концлагерь от Магадана до Финляндии.
Антисемитизм давно не предполагает конкретного социального действия – ну не любит нас человек, что поделаешь, мы сами себя не очень. Сталинизм, напротив, не ограничивается мечтами или ностальгией, это прежде всего презрение к собственному народу плюс непонимание очевидных вещей.
Очевидные эти вещи заключаются в том, что русский народ как раз демонстрирует свои исторические максимумы – культурные, индустриальные, нравственные, – когда начальство отворачивается или оттесняется более серьезной бедой: «Нас оставалось пятеро в промозглом блиндаже, командованье спятило и драпало уже». Будь это война или наводнение, как в Крымске, народ проявляет лучшие свои качества (до которых прочим в самом деле далеко), когда спасает сам себя; и тут уж ему не до антисемитизма, привычно пестуемого разнообразными властями в поисках крайнего. Под руководством этого начальства, не компетентного ни в чем, кроме заплечных дел, нельзя добиться серьезного успеха – а успехи несерьезные оплачиваются такими жертвами, что мгновенно обесцениваются и долго не держатся. Потом, «когда зараза минет», начальство вылезает из-под стола и обвешивается орденами, провозглашая тост за русский народ, и все начинается сызнова.
Кто этого не знает, тот здесь не жил. Прилепин – жил.
Тогда почему?
Ответ на этот вопрос тоже очевиден: в какой-то момент крупному писателю надоедает навязчивая опека людей, считающих себя без всяких оснований генералами литературного процесса. Ему надоедают попытки записать его в те или иные станы, подверстать под готовые идеологии, интерпретировать в заданном ключе. Ему не нравится абсолютная тоталитарность антитоталитарного дискурса. В припадке раздражения он начинает отождествлять СССР со сталинизмом, хотя между ними весьма мало общего.
«Писателю и умереть полезно», – цитировал Синявский совет старого лагерника
Отлично помню, кстати, как в конце прошлого года моя попытка осмыслить советский опыт заставила М.Эпштейна записать меня в адвокаты абсолютного зла – после статьи «Чума и чумка» я ходил в откровенных сталинистах, что отнюдь не заставило меня хуже относиться к Эпштейну, человеку умному и гуманному.
В общем, писателя разозлить – не штука. Стал ли я врагом Лимонова после того, как нацболы в девяностые взяли моду орать «Завершим реформы так: Сталин, Берия, ГУЛАГ!»? Все ли меня устраивает в национал-большевизме? Импонируют ли мне нынешние взгляды Лимонова? Ничуть. Перестал ли я считать его гениальным писателем, поэтом первого ряда, автором великого «Дневника неудачника» и «Укрощения тигра в Париже»? Не дождетесь. Я понимаю, что те же нацболы, оравшие про Сталина-Берию-ГУЛАГ, сидели потом в путинских тюрьмах, что нонконформисты не обязаны повторять здравые и очевидные вещи, что Ларс фон Триер тоже зачем-то пожелал в цитадели европейской толерантности назвать себя нацистом, – и все это делается по одной-единственной причине, далеко не сводящейся к противности либеральной публики.
Если мы вспомним, что делалось с Горьким в 1905 году, нам станет ясно, что культовый писатель пребывал в глубоком кризисе: материал странствий был исчерпан, а писать про другое, то есть выдумывать из головы, Горький еще не умел (так толком и не научился). От одних он отстал, к другим не пристал, раздражение против себя выразилось в симпатии к наиболее радикальным разрушителям – и пожалуйста, былой кумир интеллигенции оказался в стане большевиков (ненадолго, но не в последний раз). И Терехов в 1993 году испытывал тот же кризис – биографический материал кончился, а на фантастическом он потерпел неудачу. И у Ольшанского был кризис – я не выстраиваю этих авторов в единый ряд, Боже упаси, но гриппом-то одинаково болеют и гении, и графоманы. Алексей Иванов, бесспорно крупный прозаик, тоже ведь не просто так пишет антиинтеллигентские памфлеты. Скажу больше: Виктор Астафьев в 1984 году, когда случился его глупый и бессмысленный с обеих сторон конфликт с Эйдельманом, переживал тот же кризис и нуждался в стимуле. Таким стимулом чаще всего оказывается травля – она придает сил. И Лимонов все про себя написал к 1993 году, и новая, обнаженная, лишенная всякой иронии, предельно жесткая манера его поздних книг, начиная с «Анатомии героя», куплена ценой этой травли. (Как знать – думаю, что и духовный переворот Толстого в 1882 году диктовался не поисками новой истины, за которую он принял ветхий набор банальностей, а именно жаждой нового литературного прорыва, который и осуществился после отлучения; как бы ему прежнему написать «Отца Сергия» – лучший текст, когда-либо написанный по-русски?). Когда писатель не хочет больше писать по-прежнему и еще не умеет по-новому, ему необходим новый опыт, который не всегда покупается идиллической ценой: в конце концов, и Томас Манн в 1914 году не очень понимал, как ему теперь писать. А как обгадился со своей апологией мировой войны – так сейчас тебе и «Волшебная гора» (этот опыт метафорически описан в «Докторе Фаустусе», полезная книга).
Грубо говоря, если жизненный и культурный багаж писателя недостаточен для поступательного развития – ему нужны периодические трагедии, встряски, опыт травли и одиночества либо даже опыт союзничества с дьяволом: дьявол – великий обманщик, вслед за иллюзией творческого подъема он швырнет незадачливого поклонника в такие бездны, что либеральная общественность покажется оттуда соловьиным садом; ничего, всякий опыт писателю на пользу. «Писателю и умереть полезно», – цитировал Синявский совет старого лагерника. Разумеется, проделывать все эти кульбиты писателю необязательно – но что ж делать, если собственных резервов для преодоления кризиса у него нет; если после удачного дебюта от него чего-то ждут, а сказать нечего? Тут нужна либо мировоззренческая революция, либо новая любовь, либо письмо к товарищу Сталину, который вообще-то тут совершенно ни при чем.
То есть наш герой стоит на пороге новых художественных свершений, и своим нынешним улюлюканьем мы лишь поднимаем градус его грядущего вдохновения: новая книга о черной обезьяне «Кинг-Конг-2, или Как я был сталинистом» будет еще увлекательней.
Хорошо, скажете вы. А если после этого опыта травли Прилепин не напишет ничего хорошего, если союзничество со сталинистами не добавит ему энергетики, если игра не стоит свеч? Если оправдание людоеда и солидарность с убийцей окажется не сознательным заблуждением, а выношенным убеждением? Если, наконец, этот зигзаг нужен Прилепину не для того, чтобы написать потом жгуче-сатирический роман, а для того, чтобы занять ключевые позиции в сталинистском или почвенном лагере, где талантливых людей раз и обчелся?
Вообще-то, зная Прилепина, я мало верю в такой вариант. Но если так и будет, придется повторить слова Чеслава Милоша из письма Бродскому в августе 1972 года: «Что ж, Иосиф, ничего страшного – значит, это и был ваш потолок».
Я конечно понимаю, что у советских людей плохо со вкусом, но не да такой же степени. Каждый раз читая хвалебные рецензии на роман «Обитель» меня охватывает разочарование - русская литература окончательно утонула в болоте провинциальности. Мне не дали опубликовать критический отзыв на «Обитель» в месте где автор романа числится шеф-редактором поэтому выскажусь здесь.
Вот есть у меня в Одессе приятная восемнадцатилетняя знакомая. Мы порой гуляем у моря. Общаемся на тему искусства. И хотя она не связана профессионально ни с кино ни с литературой, но зато она прекрасно знает кто такой Роберт Макки и что за труд он написал. А вот российские писатели не читали книгу «История на миллион» и не заморачиваются над построением сюжета. Банальный любовный треугольник размазан у Прилепина на тридцать один авторский лист. Да и лагерная тема уже давно изъезжена вдоль и поперек. Но надо ж объем дать! Пустить пыль в глаза читателю квадратными километрами унылого пустословия! В России ж все не как у людей. Большим писателем считают того, у кого огромные по размерам произведения, тогда как в цивилизованном мире большие писатели это те, у кого большие идеи и мысли высказаны в текстах.
Понятно, что автор хочет получить «Большую книгу». Жюри там произведения не читает, а взвешивает на весах. У кого больше килограмм книга - тот и победил. Мне неприятно когда автор держит читателей за идиотов. Если сейчас порыться, то можно найти качественные романы, в которых авторы уважают своих читателей. Молдаванин Владимир Лорченков написал роман «Свингующие пары» и попал в длинный список французской премии «Медичи», которая отмечает самые оригинальные новые произведения. «Перевод с подстрочника» Евгения Чижова попал в поле зрения всех основных литпремий. У таллинца Андрея Иванова, в январе получившего премию «Нос», в июльском и августовских номерах журнала «Звезда» вышел качественный роман «Исповедь лунатика». В марте в журнале «Волга» вышел превосходный роман «Выбор натуры» Сергея Шикеры. Имя это вам ничего не скажет, а за ним скрывается Сергей Четвертков, сценарист многих фильмов Киры Муратовой и исполнитель одной из главных ролей в её ленте «Второстепенные люди». На их фоне Прилепин - пустое место, лапотная деревенщина и периферийный жлоб. Ему не понять, что такое быть художником и творить по настоящему. Компиляция из соловецких архивов, приправленная банальной отсебятиной это блюдо для недалеких читателей.
Самое печальное, что Прилепин не понимает, что превратился в пугало и посмешище, мня себя великим писателем земли русской. Все его резонансные книги («Грех», «Патологии», «Санькя») это произведения о девяностых. Прилепин до сих пор живет с нравами девяностых, а сегодня на дворе уже две тысячи четырнадцатый год между прочим. Молодежь его не читает и смотрит с презрением на его безжизненные тексты. Ладно бы Прилепин просто писал свою ерунду, но он ведь настоящий гнобитель и ретроград. Критику в свой адрес не приемлет. Всем инакомыслящим старается закрыть рот. Прилепин это олицетворение тезиса Пелевина о том, что пока физическое тело русского мужчины находится на свободе его душа томится на зоне. Можно научить захолустного чоповца писать книжки, но выдавить из него раба не получится. Я вырос в вольном и свободном городе Одессе поэтому точка зрения любого нижегородского цербера не стоит для меня и пяти шекелей.
Написать в десятых годах нашего века огромный кирпич про соловецкие лагеря мог только автор неизлечимо больной безвкусицей и ремесленничеством. Настоящий художник сейчас бы ни за что не взялся за эту тему. Менталитет вертухая у Прилепина неистребим. Я надеюсь, что Прилепин не получит гран-при «Большой книги». За такие тексты как «Обитель» надо отправлять в вечернюю школу набираться ума-разума. На книгах о девяностых долго не продержишься на гребне славы. Прилепин это такой себе Янукович от литературы. Он не понимает, что украинская молодежь и восстала в 2004 году против подобной забыченности и некорректного отношения к себе. Гнобитель от литературы Прилепин исписался, сказать ему нечего, оттого он и катается по Донбассу в поисках приключений на одно место. Он может и дальше пытаться надурить провинциалов своими кирпичами, а вот прогрессивная публика его давно раскусила и впредь читать не будет.
