Бальтасар грасиан критикон. Грасиан Бальтасар: Как управлять собой и эффективно общаться Бальтасар грасиан размышления о причастии
Дело здесь не в сатирическом направлении таланта (которое к тому же открыто обозначилось у Грасиана лишь в последнем его произведении). Сатирой, притом самой резкой и социально заостренной, иногда и антиклерикальной, испанская литература XVII в. намного богаче любой другой литературы в Европе. Свойственный барокко чисто сатирический реализм – ведущее направление в испанском романе, нередко и в драме, лирике; у испанских мастеров пикарескного жанра сатира то и дело принимает универсально издевательскую и наиболее жестокую форму «въедающегося», «терзающего», саркастического смеха, – не менее, чем юмор англичан, ирония французов, национальную форму комического. Для Грасиана, в целом скорее дидактика, нежели только сатирика, специфична в сатире – и до этого, пожалуй, не доходит ни Тирсо де Молина (как и Грасиан, лицо духовное), ни Матео Алеман, ни даже наиболее жестокий смех Кеведо – авторски «отчужденная» позиция вне изображаемого им мира, как бы «на полях» повествования: некая «маргинальность» (по меткому замечанию его исследователя Артуро дель Ойо), в которой словно уже исчезло, либо не слышно, заглушено гражданское отчаяние; позиция заведомо безнадежная в отношении к состоянию общества, «большинству», его наличным силам, высокомерно уповающая только на одинокую и независимо творческую личность. Именно это высокомерие (ибо «мерит по высокому» как неумолимой норме), а не просто сатиричность, к которой в литературе испанцам века Грасиана не привыкать, должно было исключительно раздражать более проницательных его читателей и ставило автора в одинокое среди современников, крайнее (в жизни тоже «маргинальное») положение.
И здесь уместно сопоставление с Вольтером. Не меньше, чем к Кеведо, которого иногда называли «испанским Вольтером», применим такой титул к Грасиану, и для обоих с особым акцентом на первом слове. Ниже мы увидим, что автор «Кандида» и «Простодушного» многим обязан автору «Критикона» в жанре повести «философской» – что на языке века Просвещения означает «универсально критической». Оба, Грасиан и Вольтер, в юности учились в иезуитских школах, оба прошли через дисциплину «школы разума», чтобы направить впоследствии принцип разума, как принцип суверенный, против духовных своих наставников, против самого духа клерикализма (Вольтер, разумеется, – в гораздо более громкой, зрелой и откровенно воинственной форме). Оба эволюционировали от оптимистических иллюзий, от прекраснодушного идеала юности (гедонистически культурный «светский человек» у раннего Вольтера, «герой великих дел» у молодого Грасиана) к большей трезвости, к «благоразумию» зрелых лет. – Тем выразительней контраст в судьбе, в откликах со стороны общества. Путь Вольтера от заточения в Бастилию за вольномыслие в юности до беспрецедентного в истории европейской культуры всенародного преклонения перед властителем дум, до всенационального, перед смертью, чествования «короля Вольтера», некоронованного короля общественного мнения – которое во Франции формировалось еще в аристократических салонах XVII в., задолго до выступления Вольтера, и Вольтером лишь было утверждено, – и предельное унижение, полное одиночество, «келейный» конец «нонконформиста» Грасиана, надломленного, загубленного в расцвете сил. Национально характерно и то, что, несмотря на неоднократные политически нелояльные выпады, Грасиан, в отличие от Вольтера, ни разу не подвергался репрессиям со стороны органов государства, – для них его фигура была слишком ничтожна, – а лишь со стороны ордена; все унижения Грасиана, вплоть до предсмертного, сводились к внутриорденским дисциплинарным взысканиям.
На свой лад жизнь Грасиана – ее коллизии, от внешнего непослушания до выхода в «духе» из ордена иезуитов в поздние годы, еще до того как, осознав всю ложность своего положения, он пожелал хотя бы переменить орден, – была не менее цельной, чем жизнь Вольтера. Подобно Лютеру, он мог бы сказать: «Здесь я стою, иначе не могу. Да поможет мне бог». Само «неблагоразумие» Грасиана, начиная с частностей, с самовольно публикуемых под прозрачными псевдонимами книг, оказалось в веках неким высшим благоразумием личного призвания, категорическим велением и самопроявлением магистральной идеи всей жизни.
II. Эстетические принципы Гpасиана
Трактат-антология «Остроумие, или Искусство изощренного ума»
Перед тем как характеризовать вошедшие в наше издание два главных произведения Грасиана, создания зрелой его мысли – оба относятся к поздним годам, – необходимо хотя бы вкратце остановиться на раннем теоретико-литературном его трактате «Остроумие, или Искусство изощренного ума». Уже по своей теме эта книга лучше всего введет нас в стиль его мысли, и если «стиль – эта человек», то, на свой лад, в магистральную личную идею всего творчества.
В начале этого трактата автор не без удивления обращает внимание читателя на то, что еще «древние установили правила силлогизма, искусство тропа, но остроумие не трогали… Исследованием остроумия они не занимались» (I) . Разработаны уже в античности теории мышления (логика) и красноречия (риторика), но все еще нет теории остроумия – его существа и приемов мастерства. Восполнению этого пробела посвящен новаторский его труд.
Суть остроумия, по Грасиану, состоит в «изящном сочетании, в гармоническом сопоставлении двух или трех далеких понятий, связанных единым актом разума» (II – курсив мой. А. П.). Тем самым устанавливается отношение остроумия как разновидности духовного творчества к логическому (истина) и художественному (красота). Подобно логическому, остроумие пользуется понятиями , являясь «актом разума» остроумца и обращаясь к разуму аудитории. Но в отличие от акта рассудка, от логического рассуждения, остроумие пользуется прямым сближением далеких понятий, тут же их «сочетая», непосредственно «сопоставляя» и таким образом открывая новую истину: остроумие не доказывает, как силлогизм, а только высказывает – предоставляя слушателю или читателю самому оценить правильность утверждаемой связи, полагаясь всецело на культуру «изощренного ума». С другой стороны, непосредственность связи, «изящность» сочетания, «гармоничность» сопоставления роднит остроумие с художественным творчеством, с наслаждением от созданий искусства, убеждающих, покоряющих нас интуитивно – одной своей красотой . Но это красота, апеллирующая к нашей способности мыслить, не к органам чувств, как в изобразительных искусствах или музыке; это красота самой мысли, а не словесных форм ее выражения и украшения, не внешняя красота фигур, тропов, с которыми имеет дело риторика, искусство красноречия.
Теория остроумия у Грасиана, таким образом, как бы перебрасывает мост от логики к стилистике и эстетике, или, по школьно-традиционной терминологии Грасиана, от «диалектики», второй из «семи свободных наук», к третьей, к «риторике», – возвышаясь над ними обеими. «Остроумие тоже имеет свои доказательства, но если в логических главное – убедительность, а в риторических – красноречие, то здесь главное – красота» самой мысли (XXXVI). И «чем красота является для глаз, а благозвучие для ушей, тем для ума является остроумие» (II). А стало быть, в сфере проявления ума эстетически «царит острая мысль, повелевает остроумие» (I).
Трактат состоит из двух частей. В пятидесяти главах («рассуждениях») I части рассматриваются виды и приемы «простого» остроумия – так или иначе основанного на «аналогии», простом сопоставлении. Таковы каламбуры, сопоставления двух значений слова, которое тем самым становится обоюдоострым; остроумие толкования собственных имен или переосмысления ситуации (например, Цезарь, соскочив с корабля на берег Африки, упал, но тут же поправил дурную примету, воскликнув: Теnео te, Africa! – «Я захватил тебя, Африка!»); остроумие неожиданно найденной связи, внезапных поворотов мысли, парадоксов, быстрых отповедей. Сюда же относятся остроумные задачи, загадки, намеки, а также безмолвные ответы действием (например, разрубленный Александром Гордиев узел). Все это зиждется на эффектной находчивости, на живой изобретательности изощренного ума в сближении и прямом сопоставлении далекого.
Бальтасар Грасиан (1601-1658) - испанский философ, теоретик литературы, писатель, иезуит. Родился в Испании в селении Бельмонте около Калатаюда в семье доктора. У него было три брата и сестра. Будущего писателя ещё с детства предназначели к духовной карьере, что было так обычно для тогдашней Испании. В 1619 году в Таррагоне становится послушником иезуитского ордена. Родился в Испании в 1601 году в семье доктора. С детства Бальтасара готовили к духовной карьере и уже в 1619 году он становится послушником иезуитского ордена. В 1636 году он переезжает в Уэску (один из культурных центров Арагорна), там он получает должность проповедника и исповедника. Буквально через год он заканчивает своё первое серьёзное произведение - моральный трактат "Герой". В качестве афтора он указал своего двоюродного брата т.к. в те времена существовал запрет на печать книг иезуитов без одобрения ордена. В дальнейшем Бальтасар пишет следующие труды: "Политик" 1640 год, "Остроумие, или Искусство Изощренного Ума" 1642 год, "Благоразумный" 1646 год, "Карманный оракул, или Наука благоразумия" 1647 год, "Размышления о причастии" 1655 год (кстати это единственное произведения подписанное настоящим именем), "Критикон" часть I — 1651; часть II — 1653; часть III — 1657. После издания третей части "Критикон" в 1658 ему объявили публичный выговор и выслали из Сарагосы в маленький город Граус и приговаривают к покаянию. После частичного прощения в апреле 1658 его переводят в коллегию Таррагоны. 6 декабря 1658 — Бальтасар Грасиан скончался в возрасте 58 лет.
Кто скупится, тратит вдвое.
Кто хулит товар, хочет его купить.
Кто слишком благоухает, тот дурно пахнет.
Лучше обманутся в цене, чем в товаре.
Кто владеет всем, не владеет собой.
Человек порядочный в драку не спешит - ему есть что терять.
Худшие враги из бывших друзей.
У лжеца две беды - и ему не верят, и сам он не верит.
Скупому так же мало пользы от своего добра, как от чужого.
Невезение - чаще всего кара за глупость.
Надежда - мастерица подделывать истину.
Забывать - это скорее благодать, чем искусство.
Для кого нет злых, для того нет и добрых.
Короткий путь - самый длинный.
Заранее извиняться - обвинять себя.
Всем приказывающий - всеобщий раб.
Искренних любят, но обманывают.
Важные друзья - для важных дел.
Верный путь не свершить дело - заранее считать его свершенным.
Глуп, кто глупцов не узнаёт, и ещё глупее тот, кто, распознав, от них не уходит.
Огласить замысел - погубить его: Тогда в нем загодя находят недостатки, А потерпит неудачу - окажется злосчастным в двойне.
Никогда не показывать полдела - пусть любуются в законченном виде.
Начало всегда нескладно, и нескладный этот образ остается в воображении; Память о нем мешает насладиться, уже завершенной.
Иные могли бы стать учеными, если бы не думали, что уже стали ими.
Когда владыка передаёт тебе свои тайны - это не милость, а обуза.
Не связываться с тем, кому нечего терять. Поединок будет неравный.
Кто принадлежит всем, не принадлежит себе. Ограничивай себя даже в друзьях.
Многие не теряют разума лишь потому, что его не имеют.
Убедить в дурном может всякий, дурному охотно верят, даже неправдоподобному.
Не подходи с просьбой, если на твоих глазах кому-то отказали, - второй раз легче выговорить “нет”.
Фортуна любит смелых и, как красотка, молодых.
Наводить на мысль - это более тонко, чем приводить на память.
Штука не в том, чтобы тебя при входе приветствовала толпа, но чтобы о твоём уходе жалели.
Что прежде всего надо бы забыть, о том что больше всего вспоминаешь.
Лёгким кажется слово тому, кто его бросит, но тяжелым тому, в кого угодит.
Чтобы не упустить один лакомный кусок, упускаешь сотню.
С утопающим необходима особая осторожность - чтобы и его спасти и самому не утонуть.
Прикидывающийся глухим слышит больше, чем хотел бы.
Половина людей смеётся над другой половиной, и обе равно глупы.
Чрезмерное восхищении сродни лжи; люди утратят доверие к твоему вкусу, что неприятно, и к уму, что уж совсем плохо.
Увидишь одного льва, ты видел всех; увидишь одну овцу, тоже видел всех; но увидеть одного человека - это увидеть одного человека, да и того не распознать.
Очень учёных легко обмануть - им ведомы вещи необычные, зато самого обычного и необходимого в жизни не знают.
Особенно ценно искусство скрывать свой недостаток, превращая его в преимущество. Так, Цезарь скрывал свою плешь лавровым венком.
За лёгкое дело берись, как за трудное, а за трудное как за лёгкое. В первом случае, чтобы уверенность не перешла в беспечность, во втором - неуверенность в робость.
Для ученика, жаждущего знаний, не грех возразить учителю, чтобы тот полнее излагал и доказывал истину.
Перед тем как характеризовать вошедшие в наше издание два главных произведения Грасиана, создания зрелой его мысли – оба относятся к поздним годам, – необходимо хотя бы вкратце остановиться на раннем теоретико-литературном его трактате «Остроумие, или Искусство изощренного ума». Уже по своей теме эта книга лучше всего введет нас в стиль его мысли, и если «стиль – эта человек», то, на свой лад, в магистральную личную идею всего творчества.
В начале этого трактата автор не без удивления обращает внимание читателя на то, что еще «древние установили правила силлогизма, искусство тропа, но остроумие не трогали… Исследованием остроумия они не занимались» (I) . Разработаны уже в античности теории мышления (логика) и красноречия (риторика), но все еще нет теории остроумия – его существа и приемов мастерства. Восполнению этого пробела посвящен новаторский его труд.
Суть остроумия, по Грасиану, состоит в «изящном сочетании, в гармоническом сопоставлении двух или трех далеких понятий, связанных единым актом разума» (II – курсив мой. А. П.). Тем самым устанавливается отношение остроумия как разновидности духовного творчества к логическому (истина) и художественному (красота). Подобно логическому, остроумие пользуется понятиями , являясь «актом разума» остроумца и обращаясь к разуму аудитории. Но в отличие от акта рассудка, от логического рассуждения, остроумие пользуется прямым сближением далеких понятий, тут же их «сочетая», непосредственно «сопоставляя» и таким образом открывая новую истину: остроумие не доказывает, как силлогизм, а только высказывает – предоставляя слушателю или читателю самому оценить правильность утверждаемой связи, полагаясь всецело на культуру «изощренного ума». С другой стороны, непосредственность связи, «изящность» сочетания, «гармоничность» сопоставления роднит остроумие с художественным творчеством, с наслаждением от созданий искусства, убеждающих, покоряющих нас интуитивно – одной своей красотой . Но это красота, апеллирующая к нашей способности мыслить, не к органам чувств, как в изобразительных искусствах или музыке; это красота самой мысли, а не словесных форм ее выражения и украшения, не внешняя красота фигур, тропов, с которыми имеет дело риторика, искусство красноречия.
Теория остроумия у Грасиана, таким образом, как бы перебрасывает мост от логики к стилистике и эстетике, или, по школьно-традиционной терминологии Грасиана, от «диалектики», второй из «семи свободных наук», к третьей, к «риторике», – возвышаясь над ними обеими. «Остроумие тоже имеет свои доказательства, но если в логических главное – убедительность, а в риторических – красноречие, то здесь главное – красота» самой мысли (XXXVI). И «чем красота является для глаз, а благозвучие для ушей, тем для ума является остроумие» (II). А стало быть, в сфере проявления ума эстетически «царит острая мысль, повелевает остроумие» (I).
Трактат состоит из двух частей. В пятидесяти главах («рассуждениях») I части рассматриваются виды и приемы «простого» остроумия – так или иначе основанного на «аналогии», простом сопоставлении. Таковы каламбуры, сопоставления двух значений слова, которое тем самым становится обоюдоострым; остроумие толкования собственных имен или переосмысления ситуации (например, Цезарь, соскочив с корабля на берег Африки, упал, но тут же поправил дурную примету, воскликнув: Теnео te, Africa! – «Я захватил тебя, Африка!»); остроумие неожиданно найденной связи, внезапных поворотов мысли, парадоксов, быстрых отповедей. Сюда же относятся остроумные задачи, загадки, намеки, а также безмолвные ответы действием (например, разрубленный Александром Гордиев узел). Все это зиждется на эффектной находчивости, на живой изобретательности изощренного ума в сближении и прямом сопоставлении далекого.
II часть трактата из тринадцати глав посвящена «остроумию сложному», вымышленным историям (фабулам), в основе которых обычно лежит аналогия аллегорий , уподоблений отвлеченного (морального) конкретному (материальному): «уподобления – это основа всякого остроумия с вымыслом, его душа» (LV). Сюда относятся эпопеи , которые «обобщают деяния всех смертных» в форме приключений, чаще всего фантастических, одной личности (героя): вечно прекрасная «Одиссея», например, – это «картина житейского странствования между Сциллами и Харибдами, Цирцеями, Циклопами и Сиренами пороков» (LV); затем, метаморфозы – «уподобления природного и морального с помощью фантастического превращения субъекта в тот предмет, которому его уподобляют» (L); басни , а также параболы , где, в отличие от басен, добродетели и пороки имеют человеческий вид (LVII). Все эти аллегорические жанры словесного искусства тяготеют как повествовательные виды остроумия к моральной притче ; родовым образцом ее может послужить притча об Истине, законной супруге Разума, которая, преследуемая вечной своей соперницей, нарумяненной и разукрашенной Ложью, призвала на помощь Остроумие, и оно посоветовало Истине «стать дипломатичной», надеть на себя платье Лжи, прибегая к разного рода приятным вымыслам, дабы иметь успех, так как «истина всухомятку невкусна», горькую правду надо подслащать: притча о значении остроумия, пользующегося условным вымыслом для успеха истины (LV). Но существует еще и бессловесное остроумие фигуративное – загадочные рисунки, эмблемы , сопровождаемые девизами. В сочинении эмблем и девизов подвизался и сам Грасиан. Для одного военачальника он придумал эмблему, изображавшую копья, секиры и пушки, связанные в пучок змеей (символ мудрости). Девиз гласил: «vincit dum vincit» – «побеждает, пока связывает» – каламбур, построенный на сближении двух латинских глаголов, Vinco – «побеждаю» и vincio – «связываю»: «Оружие (сила) побеждает, когда разум (благоразумие) связывает» (LVII). Сфера остроумия таким образом шире слова и охватывает любые виды изобретателъности «изощренного ума».
Историками литературы книга Грасиана обычно оценивается как наиболее значительное и программное произведение для эстетики эпохи барокко (либо – в связи с подробным перечислением разнообразных приемов мастерства – как риторика барокко). «Искусство изощренного ума» Грасиана в этом смысле сопоставимо с «Поэтическим искусством» Буало, художественной программой классицизма XVII в… причем более поздняя теория Буало во второй половине столетия уже направлена против чрезмерного культа остроумия у «прециозных», у представителей французского барокко. Полемическая заостренность испанского трактата, впрочем, также несомненна, хотя далеко не так явна, как у Буало. В 1639 г. итальянец Перегрини опубликовал книгу «Об остроумии» (Delle acutezze), в которой порицает модное злоупотребление остроумием у современных поэтов как порчу вкуса. Через три года в трактате на ту же тему Грасиан явно имеет в виду своего предшественника-итальянца (не удостаивая даже указать его имя), с пренебрежением и вскользь упоминая о «чудовище, антиподе таланта», о «человеке, чей ум – бесплодная пустыня», высказавшем «не парадокс, а невежественное мнение, осуждающее остроты», тогда как «остроумие – это жизнь стиля, дух речей»; ибо «слова то же, что листья дерева, а острые мысли – его плоды» (LX).
Современного читателя не может не удивить в этом трактате то, что высшим основанием искусства слова – больше того, высшей ступенью прекрасного в сфере всего духовного творчества, включая и искусства изобразительные, даже религиозную мысль, откуда чаще всего берутся примеры, – стало у Б. Грасиана «остроумие», одна из разновидностей комического, занимающая в художественном творчестве периферийное, даже переходное место. Но для Грасиана в этом переходном положении и сказывается синтетическая природа остроумия, его широта, приложимость ко всем видам умственной деятельности – и высота, обращенность к высшей и специфической способности человека, к уму, а не к зрению или слуху, телесным чувствам. Характерно поэтому, что подавляющее большинство приводимых в трактате Грасиана образцов остроумия не имеют никакого комического оттенка и об отношении остроумия к комическому вообще нет ни слова. Ибо в концепции Грасиана не остроумие является видом комического, а скорее само комическое во многих своих видах возникает как один из эффектов остроумия, которое «царит в сфере проявления ума» как высшая творческая сила.
Успех - понятие относительное. Он измеряется не количеством денег и даже не качеством жизни, а сознанием того, что ты достиг того, к чему стремился и покоем души.
Парадоксальные изречения Бальтасара Грасиана , испанского священника, мыслителя и писателя Средневековья, не имеют «привязки ко времени». В любую эпоху они удивительно свежи и актуальны. Всегда кажется, что они написаны для современника и каждый может найти что-нибудь в них для себя, чтобы стать свободным от трудностей жизни и счастливым.
- Мудрый ценит всех, ибо в каждом замечает хорошее.
- Уважай себя, если хочешь, чтобы тебя уважали.
- Никогда не спеши и не горячись. Научись управлять собой, тогда сможешь управлять другими.
- Ищи любви, идущей не столько от сердца, сколько от разума – она-то и достойна личности.
- Прилаживайся к каждому. Умен Протей – с ученым ученый, со святым святой. Велико искусство покорять сердца: подобие порождает благосклонность. Изучать характеры и настраивать в лад; идти в ногу с серьезным и весельчаком, политично преображаясь, что особенно важно для подчиненных. Житейское искусство требует больших знаний, оно легче дается человеку универсальному с просвещенным умом и прирожденным вкусом.
- Угодничество опаснее ненависти.
- Одни друзья хороши вдали, другие – вблизи; тот, кто неловок в беседе, бывает превосходен в переписке. Расстояние сглаживает изъяны, невыносимые при близком общении.
- День без ссор – крепкий сон.
- Дабы унять злословие, не обращай на него внимания.
- Никогда не дерись с тем, кому нечего терять: это неравный поединок.
- Не доводи до разрыва – от него всегда страдает доброе имя.
- Когда ведешь разговор или спор, веди его так, как если бы ты играл в шахматы.
- Язык голову бережет.
- Много рассуждать – споры затевать.
- Молчание – алтарь осторожности.
- Учись разгадывать выражение лица, по внешним знакам читать душу. Различай: кто всегда смеется – от глупости; кто никогда не смеется – от злости.
- Притворное сомнение – наилучший ключик, с помощью которого любопытство раскрывает все, что пожелает.
- Хочешь уважения – не начинай с оскорбления.
- Не всегда возражай на возражения
- Неприятных вестей не сообщай и, паче того, не слушай.
Грасиан Бальтасар (1601 – 1658)
Грасиан Бальтазар (Gracián, Baltasar) (1601–1658), испанский писатель. Родился в 1601 в Бельмонте (Арагон), учился в иезуитской школе в Калатаюде и в 1619 вступил в орден Иисуса. Богословское образование получил в Сарагосе, где потом преподавал; монашеский постриг принял в 1635. В 1651 без дозволения ордена опубликовал первую часть своего дидактического романа Критикон (El Criticón); был подвергнут церковному наказанию, от которого его освободила только смерть в 1658.
Помимо Критикона творческое наследие Грасиана состоит главным образом из пяти выходивших под разными псевдонимами трактатов: Герой (El Heroe, 1637), Политик (El Político, 1640), Благоразумный (El Discreto, 1646), Карманный оракул (El Oráculo manual, 1647) и Остроумие, или Искусство изощренного ума (Agudeza y arte de ingenio, 1648).
Бальтасар Грасиан - выдающийся испанский писатель 17 века. Он успешно сочетал духовную и мирскую деятельность - был иезуитом и философом одновременно. В наследство он оставил великолепные книги, которые составили антологию и до сих пор являются классическими произведениями эпохи барокко.
Биография
По скудным сведениям, Бальтасар Грасиан родился в 1601 году в Бельмонте, в Испании. Он был сыном бедного сельского врача, и с ранних лет ему была уготовлена судьба священника. Известно, что в 1619 году его дядя помог поступить ему в школу иезуитов Калатаюде и Уэски. После окончания школы Грасиан Бальтасар самостоятельно изучал грамматику и философию в городах Каллатаюда и Херона, в 1623 году ему посчастливилось стать студентом университета Сарагосы, где он посвятил себя изучению теологии.
Окончив университет, будущий писатель становится преподавателем риторики и грамматики в колледже Калалютуда. В 1631 году он проходит дополнительное обучение в школе где готовили проповедников и исповедников.
Литературное окружение
В 1636 году Бальтасар Грасиан начал новый этап своей жизни. Он был связан с переездом в город Уэску, который в те времена являлся важнейшим культурным центром провинции Арагон. Переезд был связан с новым назначением - в местном храме Грасиану предстояло служить проповедником. Именно здесь зарождались новые имена в сфере культуры, литературы и искусства, и, возможно, именно под влиянием такой атмосферы Бальтасар Грасиан решился написать свой первый литературный труд.
Трактат "Герой"
Свой первый трактат Грасиан назвал «Герой». Данный литературный труд был написан очень быстро, буквально за год после переезда в Уэску. Неоценимую помощь в написании трактата будущему писателю оказал богатый и влиятельный друг, имевший прекрасную библиотеку. «Герой» - прекрасный образец средневековой дидактической прозы, в котором, как в зеркале, отражаются достоинства и моральные качества, которые должны иметь те, кто стремится получить признание среди своих сверстников. С помощью этой работы Грасиан начинает разрабатывать тему моральной философии. Трактат увидел свет под именем Лоренцо Грасиана, который являлся кузеном Бальтасара, ведь, согласно орденскому уставу, иезуиты не имели права публиковать свои труды, которые не прошли внутреннюю цензуру.
"Карманный оракул"
Наибольшую известность философу принес сборник его собственных цитат и афоризмов, известных под именем «Карманный оракул». В нем приведены афоризмы Бальтасара Грасиана и Моралеса, которые в остроумной форме предлагают собственному читателю быть благоразумным и терпеливым. Например, известны такие сентенции Грасиана, как:
- "мертвого льва даже зайцы лягают";
- "к благоприятному случаю ведут долгие дороги времени";
- "скоро свершается - скоро разрушается";
- "не следует постоянно острить: вечная потеха - для дела помеха";
- "не справиться с делом - меньшая беда, нежели не начинать дела вовсе, ведь портится стоячая вода, а не проточная".
Таких коротких нравоучительных рассуждений в книге достаточно много. Бальтасар Грасиан, афоризмы которого были такими живыми и остроумными, быстро стал известным и популярным. На фоне унылой богословской литературы его изречения были тем самым глотком живой воды, которого так не хватало испанскому просвещению. Карманный оракул был очень популярен и в Испании, и за ее пределами - еще при жизни Бальтасара Грасиана небольшое литературное произведение было переведено на многие европейские языки.
Вершина таланта
И сам Грасиан Бальтасар, и его критики заслуженно считали основным произведением этого писателя роман «Карпер». В нем Грасиан показывает собственное видение того, каким должен быть окружающий мир. Литература такого толка была весьма распространена в эпоху поздней античности, и вот, через тысячу лет, Бальтасар решает вернуться к этой форме повествования. Главные герои олицетворяли собой природу и культуру как символы осторожного отражения и спонтанного импульса. В конце повествования делается вывод, что природа несовершенна, и в конце концов культура спасает мир и приводит к бессмертию. Как и другие его произведения, этот роман будет подписан именем другого человека.
Наследие Бальтасара
Последние десять лет своей жизни Грасиан посвятил написанию «Критикона» -объемного труда, рассказывающего о месте человека в современной жизни. Светское творчество приносило автору большую известность и почет, но и сильно настораживало иезуитский орден, руководство которого было недовольно литературным творчеством священника.
В конце своей жизни священник напишет одну единственную вещь, подписанную его собственным именем - Бальтасар Грасиан. Книги, выпущенные ранее, уже вовсю ходили по стране, но формально их авторами являлись другие люди. В трактате «Размышления о причастии» автор на фоне сугубо религиозных размышлений отрекается от собственных литературных произведений. Это следовало сделать, так как терпение руководства ордена иезуитов подходило к концу. Тем не менее вскоре выходит последняя часть «Критикона», несомненно принадлежавшая перу Бальтасара, и автора привлекают к суду.
Его лишают права проповедовать и сочинительствовать, отправляют в захолустный городок, где он живет под жестким присмотром братьев-иезуитов. Такую жизнь Грасиан не смог выдержать - он умирает 6 декабря 1658 г., прожив меньше года после иезуитского суда.
