Кто изображен на картине пир нартов. Нартский эпос как альтернативный источник

Сказания о нартах. Осетинский эпос. Издание переработанное и дополненное. Перевод с осетинского Ю. Либединского. С вводной статьёй В. И. Абаева. М, «Советская Россия», 1978. Оглавление и скан в формате djvu »»

Нартовский эпос осетин

Статья В. И. Абаева

III. Миф и история в сказаниях о нартах

Народный эпос как особая форма отражения и поэтического преобразования объективной действительности в сознании людей подлежит истолкованию. Подлежит истолкованию и эпос о нартах. Что скрывается за его образами, мотивами, сюжетами? В прошлом веке возник спор между двумя направлениями в изучении народно-эпических произведений, в частности русских былин: мифологическим и историческим. Отзвуки этого спора слышатся и по сей день. Спор идет о том, что по преимуществу отражено в народных эпических сказаниях, мифы, то есть образно-поэтическое осмысление и «объяснение» явлений природы и народной жизни, или реальные исторические факты, события, личности. В другом месте, на материале древнеиранской религии и мифологии, мы попытались показать, что не существует такой альтернативы: либо миф, либо история. То и другое, и миф и история, сосуществуют как в религиозных системах, так и в народном эпосе .

Сочетание мифологического и исторического в эпосе — это не нечто случайное или эвентуальное. Оно закономерно и неизбежно. Оно является следствием того факта, что создатели эпоса — народные певцы и сказители — располагают, с одной стороны, известным инвентарем традиционных мифологических, фольклорных образов, сюжетных схем, мотивов; с другой стороны, они — дети своего века и своей национальной и социальной среды с ее конкретным историческим опытом, с ее конкретными событиями, конфликтами, бытовыми и психологическими реалиями. Эта действительность властно вторгается в мифы, и именно поэтому всякий народный эпос — это не только собрание мифов и сказок, но и ценный исторический источник. Конечно, отделить миф от истории не всегда просто. Можно иной раз принять историческое за миф или мифическое за историю. И тут возможны и разногласия и споры. Но это будут уже не принципиальные споры между двумя разными «школами», а второстепенные расхождения в истолковании отдельных элементов памятника.

Нартовский эпос дает благодарный, материал для двухаспектного комплексно-экзегетического подхода. В нем многообразно и причудливо сочетаются и переплетаются мифы и история.

При разборе отдельных циклов мы отмечали, что первооснову каждого из них составляет та или иная мифологема: тотемический и близнечный мифы в цикле Ахсара и Ахсартага; миф о первой человеческой паре в цикле Урузмага и Шатаны; миф о солнечном и культурном герое в цикле Сослана; грозовой миф в цикле Батраза; весенний (солнечный) миф в цикле Ацамаза. Сравнение с мифологией других народов, в частности индоиранских, скандинавских, кельтских, италийских, позволяет выявить мифологический субстрат и в тех случаях, где он был завуалирован позднейшими переосмыслениями и наслоениями.

Хороший пример — кровосмесительный брак Урузмага и Шатаны. Можно было бы усмотреть здесь отголосок эндогамных обычаев, существовавших в прошлом у некоторых народов, в том числе иранских. Однако привлечение сравнительного мифологического материала убеждает, что такое решение было бы слишком поспешным. В древнейшем религиозном и мифологическом памятнике индоиранских народов, Ригведе, брат и сестра, Йама и Йами, становятся родоначальниками людей. Сами они родились от божества Гандарвы и «водной женщины» (аруа yosa). Вспомним, что Урузмаг и Шатана также родились от «водной женщины», дочери владыки вод, Донбетра. Во всех вариантах сказания об Урузмаге и Шатане повторяется один мотив: Шатана активно добивается брака, Урузмаг сопротивляется. И то же самое в эпизоде с Йамой и Йами.

Если мифологическая основа нартовской эпопеи не вызывает сомнений, то столь же, бесспорна ее историчность. Мы видим на каждом шагу, как сквозь традиционные мифологические схемы, модели и мотивы проступают черты истории, конкретной истории конкретного народа.

Историчность нашего эпоса состоит, во-первых, в том, что в нем — в большинстве сказаний — отражен определенный общественный уклад. Нартовское общество еще не знает государства. Для него характерны черты родового строя (фамильная организация) с заметными пережитками матриархата (образ Шатаны). Страсть к военным походам в поисках добычи говорит в той стадии родового строя, которую Энгельс называл военной демократией. Мы знаем, что этот уклад был как раз характерен для сарматских племен.

Из конкретных событий аланской истории в эпосе ярко и драматично отразилась борьба между язычеством и христианством. По духу и содержанию своему наш эпос — эпос дохристианский, языческий. Хотя в нем фигурируют Уастырджи (св. Георгий), Уацилла (св. Илья) и другие христианские персонажи, но христианского в них — только имена, образы их идут из языческого мира. Вместе с тем в эпосе, как мы пытались показать, получила отражение борьба христианства с язычеством. Сослан, Батраз — это герои языческого мира, погибающие в борьбе с новым богом и его слугами. Капитуляция Батраза перед св. Софией (Софиайы зæппадз) — это капитуляция языческой Алании перед византийским христианством. Историческая эта капитуляция происходила, как известно, между V и X веками. В X веке христианство, во всяком случае номинально, восторжествовало во всей Алании, и была создана аланская епархия. В эпизодах смерти Батраза и Сослана нартовский эпос выступает как эпос «уходящего язычества».

Явственный отзвук нашли в нартовских сказаниях алано-монгольские отношения.

Сохранили ли сказания память о каких-либо конкретных исторических личностях?

Имя Батраз — Батыр-ас — «богатырь асский» представляет монгольский вариант грузинского Ос-Бакатар — «богатырь осский (осетинский)». Так называет грузинская хроника осетинского предводителя (XIII-XIV вв. н. э.), который воевал во время монголов с Грузией, и в частности взял крепость Гори, что в некоторых нартовских сказаниях приписывается именно Батразу. Как можно думать по некоторым осетинским преданиям, его настоящее имя было Алгуз. Почему эпос сохранил имя этого героя в монгольском оформлении? Вероятно, потому же, почему сербы своего национального героя Черного Георгия называли по-турецки: Карагеоргий; а испанцы героя борьбы с маврами Де Бивара — по-арабски: Сид.

Если от нартовских героев перейти к их врагам, то и тут распознаются некоторые реальные фигуры. О Сайнаг-алдаре, под которым скрывается монгольский Саин-хан, то есть Батый, мы уже говорили.

В цикле Батраза фигурирует некое чудовище Хъандзаргас, который держит в плену многих нартов, в том числе прадеда Батраза, Уархага. Весьма вероятно, что Хъандзаргас — это искаженное Хъан-Ченгес, то есть Чингисхан .

В названии враждебного нартам народа Агур распознается тюркский этнический термин Огур .

Говоря об историчности нартовского эпоса, нельзя обойти молчанием еще одну их особенность: реализм; реализм в изображении социальной и бытовой обстановки, в обрисовке характеров . Кажется странным говорить о реализме там, где мы не выходим из царства вымысла, фантастики. А между тем это так: нартовский эпос глубоко реалистичен. Трудно убедить простого горца в том, что нартов не существовало в действительности. Он готов согласиться, что многие подвиги и приключения нартовских героев — вымышлены. Но чтобы самих этих людей, — таких живых, таких рельефных, как бы высеченных из цельных глыб, можно было бы выдумать «из головы», — этого он никак не может допустить.

Живописными красками рисуют сказания картину быта и нравов нартовского общества.

Происходя в тотемическом плане от волка, в космическом плане — от солнца, нарты остаются верны своей двоякой природе: как дети волка они больше всего любят охоту, войны, набеги и походы за добычей, как дети солнца они любят буйную радость жизни, — пиры, песни, игры и пляски.

Пытаясь на основании сказаний определить, в каких занятиях по преимуществу проводили время нарты, мы приходим к выводу, что таких занятий было два: с одной стороны, охота и экспедиции за добычей, с другой — шумные и обильные пирушки с десятками зарезанных животных и с огромными котлами, полными ронга и пива, пирушки, обязательно сопровождаемые бурными плясками. Пляски упоминаются особенно часто и притом не как случайный, а как существеннейший элемент нартовского быта, как серьезное и важное занятие, которому нарты отдавались от всей души . Весьма возможно, что танец имел ритуальное значение. Иначе непонятно, как могли, например, нарты плясать, когда войско агуров окружило их и готово было уже ворваться в селение.

Что касается нартовских «балцов» и «хатанов», то относительно их характера заблуждаться не приходится: это были хищнические, «волчьи» походы, главная цель которых заключалась в том, чтобы угнать чужой скот, в особенности лошадей.

Виднейших нартов мы видим нередко озабоченными тем, не осталась ли где-нибудь не опустошенная ими область. Самый факт, что такая область где-либо сохранилась, был достаточным мотивом, чтобы отправиться туда в поход.

Этот своеобразный быт и психология, отраженные в древнейших слоях нартовского эпоса, не заключают в себе ничего случайного. Это — быт и психология той эпохи и того уклада жизни, в которых родился наш эпос. Нужно перенестись в это общество с его военно-дружинной организацией, с его вечно беспокойным и бурным образом жизни, с его постоянными межплеменными и межродовыми войнами и столкновениями, с его культом удальства и хищнических «подвигов», чтобы отнестись к нему с требуемой объективностью и определить его место в истории развития ранних общественных форм. Разумеется, ни гомеровское общество, ни общество Нибелунгов, ни русское былинное общество, где повсюду уже выступает государство как оформившийся институт, не могут быть поставлены в один исторический ряд с нартовским обществом. Из европейских эпосов только древнейшие ирландские саги дают нам картину, типологически близкую к обществу нартов.

Врагами нартов и объектами их удальства выступают, с одной стороны, великаны, «уайуги», с другой — алдары, малики, то есть князья, владетели, феодалы. Если первые идут из сказочного фольклора и символизируют, по-видимому, грубые и непокоренные силы природы, с которыми приходится бороться человеку культуротворцу, то борьба с алдарами хранит смутный отзвук каких-то реальных исторических событий. Противопоставление нартов алдарам, — это противопоставление военно-родовой демократии уже оформившимся феодальным порядкам у соседей.

Опустошая владения алдаров и угоняя их скот, нарты выступают, говоря современным языком, как экспроприаторы эксплуататоров.

Следы сословного деления, которые можно, по некоторым вариантам, усмотреть в самом нартовском обществе, надо отнести за счет позднейших наслоений, так как они плохо гармонируют со всем укладом жизни по древнейшим сказаниям. В некоторых случаях имеют место и очевидные недоразумения. Так два-три упоминания о рабах совершенно неосновательно выдвигаются как доказательство классового деления у нартов. Рабства, как социального института, мы в сказаниях не видим, а существование отдельных рабов из захваченных во время набегов пленных вполне совместимо с родовым строем . Имеется множество исторических свидетельств, что в чисто родовых обществах Осетии, Ингушетии и Чечни пленников нередко обращали в рабство, если не представлялось возможным выгодно их продать .

Если брать не отдельные, выхваченные там и сям упоминания, а общее впечатление, которое производит нартовский мир в наиболее архаичной части эпоса, то перед нами, несомненно, родовое общество, да еще с яркими пережитками матриархата. Народ в целом образует боевую дружину, внутри которой если и есть какая-либо иерархия, то это иерархия старшинства и военного опыта.

Из чисто военной, дружинной организации нартовского общества вытекает еще одна особенность нартовского быта: презрение к дряхлым старикам, неспособным уже участвовать в походах «балцах».

Презрение к старикам вытекало из убеждения, что нормальная смерть мужчины — это смерть в бою.

Материальная культура нартовских воителей вполне отвечает той эпохе, о которой сигнализирует их общественный и хозяйственный быт. Перед нами — железный век в его начальный, романтический период. Кузнечное дело окружено сияющим ореолом, так же как в гомеровской Греции, в скандинавской мифологии, в Калевале. Как все, что казалось прекрасным и священным, оно перенесено с земли на небо. Небесный кузнец Курдалагон, родной брат Гефест и и Вулкана, является одной из центральных фигур эпоса. Он не только кует героям оружие, он закаляет самих героев. Его отношения со смертными — и тут сказалась большая архаичность нашего эпоса — несравненно интимнее, проще и патриархальнее, чем у богов-кузнецов на Западе. Он частый участник нартовских пиршеств. Виднейшие нарты подолгу гостят у него: Батраз, Айсана, сын Урузмага и др.

Железо и сталь встречаются в сказаниях на каждом шагу. Железными оказываются не только оружие и орудия. Мы встречаем железнокрылых волков и ястребов с железными клювами. Железные ворота обычны, но есть даже целый замок из железа, построенный Сосланом для дочери Солнца. Наконец, стальными оказываются даже некоторые герои: Батрадз во всех вариантах, а некоторых также Хамыц и Сослан.

Наряду с железом весьма популярно золото. Оно фигурирует и как украшающий эпитет (золотые волосы, золотое солнце), и как материальный (золотое яблоко, золотые чаши, золотой «кумбул», то есть шишак).

Медь шла на котлы, а также служила, по уверению некоторых сказаний, материалом для починки разбитых в бою черепов в небесной кузнице. Серебро не популярно в эпосе.

Неоднократно упоминаются слоновая кость, перламутр, стекло.

Вооружение нартов составляют: меч (кард), цирхъ (разновидность меча или, может быть, секира), копьё (арц), лук (æрдын, сагъадахъ), стрелы (фат) , щит (уарт), кольчуга (згъæр), шлем (така). Упоминание в некоторых вариантах ружей и пушек лежит целиком на совести позднейших сказителей-модернизаторов. Оружие мыслится нередко, как одушевленное. От жажды боя оно испускает синее пламя. Знаменитый «Цереков панцырь» при крике «бой» сам выскакивает к герою.

Все материальные реалии, не связанные с боевыми подвигами, охотой и пиршествами, даны в эпосе очень смутно и бегло. Часто нарты выступают как пастухи, реже как земледельцы. Но в описании этих сторон хозяйственной жизни нартов нет той яркости и конкретности, как в вышеуказанных. Разводят нарты и мелкий и крупный рогатый скот, но особенно дорожат конскими табунами.

О земледелии у нартов еще меньше материала. В одном сказании юному Сослану, присутствующему на пиру богов, небожители дают дары: железный плуг, воду для вращения мельниц, ветер для веяния зерна. Здесь перед нами, очевидно, опыт мифологической интерпретации начатков земледелия.

Хлеб в сказаниях почти не упоминается. Фигурируют только традиционные три культовые медовые лепешки, которые Шатана приносит в жертву богам на священном холме Уаскупп, когда обращается к ним с молитвой. Но так как нарты — большие любители пива, то они, надо полагать, должны были (хотя бы с этой целью) доставать ячмень. Другой любимый напиток нартов — «ронг» изготовлялся из меда. Это, конечно, не означает, что нарты (аланы) занимались пчеловодством. Они могли получать мед путем обмена у соседних (славянских?) племен.

Много бытовых черт рассыпано в описании и истолковании судьбы людей в загробном мире (сказание «Сослан в царстве мертвых»), но относить их все к нартовской эпохе весьма рискованно, так как в эту картину откладывался, по-видимому, и последующий опыт, народа.

Если о трудовой деятельности нартов сказания дают очень мало материала, тем ярче, красочнее и богаче изображены в них досуги «детей солнца». Судя по сказаниям, эти досуги сплошь заполнены пиршествами, плясками и играми. По выражению одного сказания, «бог создал нартов для веселой и беззаботной жизни». Презрение к смерти как-то очень естественно и просто сочеталось у них с любовью к жизни и ее радостями. После тягот и опасностей войны, далеких набегов и охоты они всей душой отдавались разгульному веселью. Захватив богатую добычу, нарты ничего не откладывали на черный день. Весь добытый скот немедленно шел на всенародное угощение. Устраивать щедрые и обильные пирушки для всего народа было, по всей видимости, делом чести для виднейших нартов, которое они делали при всякой возможности. Неумение и нежелание делать запасы и откладывать на черный день приводило к тому, что нарты легко переходили от одной крайности к другой: за неумеренными всеобщими пирушками следовал нередко столь же всеобщий голод, доводивший «сынов солнца» до полного истощения. Сказаниям, описывающим нартовские пиры и веселье, противостоят другие сказания (таких не меньше), с описанием всеобщего голода и истощения. Нет, однако, никаких указаний, чтобы в период такой депрессии нарты падали духом или изменяли своим привычкам. При первой возможности, после первого же удачного «балца», эти неукротимые люди вновь предавались своему необузданному веселью.

О размахе предстоящего пиршества можно было судить уже по пригласительной формуле «крикуна» («фидиога»). Ни одна душа не могла уклониться от участия на пиру. «Способные ходить — приходите сами, — кричал фидиог, — кто ходить не может, того несите». Кормящим матерям рекомендовалось захватить с собой младенцев вместе с колыбелями. Столы тянулись на расстояние полета стрелы. Изобилие яств было истинно «фламандское». Под тяжестью мяса ломились столы. В громадных котлах ронг и пиво лились через край. Талантливый осетинский художник Махарбег Туганов в своей замечательной картине «Пир нартов» с тонким знанием реалий и блестящей интуицией передал, как должны были пировать нарты, эти фламандцы железного века.

Кульминации своей достигало пиршество, когда начинался знаменитый нартовский пляс — «симд». Этот старинный своеобразный и стильный массовый танец даже сейчас, при хорошем исполнении, производит впечатление внушительное. Помноженный на нечеловеческую мощь и темперамент нартовских титанов, он, по уверению сказаний, сотрясал землю и горы и являл из ряда вон выходящее зрелище. Даже боги с небес взирали на богатырский пляс с изумлением, к которому примешивалась изрядная доля страха.

Кроме хороводного симда, в сказаниях описываются сольные танцы, требовавшие от исполнителя виртуозного искусства и ловкости. Надо было проплясать по краям финга , не задев ничего из стоявших на нем яств и сосудов и не сронив с финга ни одной крошки. Надо было далее сплясать на краях большой чаши, наполненной пивом, без того чтобы чаша хоть чуть пошатнулась. Надо было, наконец, проплясать, имея на голове кубок, полный до краев ронга, и не пролить ни одной капли. Безупречное исполнение таких номеров было под силу только лучшим танцорам, состязание между которыми составляло одно из любимых зрелищ нартов. Состязание между двумя знаменитейшими танцорами, Сосланом и сыном Хиза, служит завязкой известного сказания о сокрушении крепости Хиз и женитьбе Сослана.

Наряду с пляской очень любили нарты то, что мы назвали бы теперь спортивными играми. Характер этих игр-состязаний был, разумеется, боевой, а размах — чисто нартовский. Стрельба из лука и испытание мечей были наиболее обычными из этих игр. Резвость коней испытывалась на славных нартовских скачках, в которых иногда принимал участие сам небожитель Уастырджи. Упоминается также игра в альчики.

Вообще одной из характернейших черт нартовских героев был настойчивый и беспокойный дух соревнования. Быть лучшим всегда и во всем — такова была idée fixe виднейших нартов. Несколько нартовских сюжетов имеют своей завязкой один и тот же постоянно волновавший всех вопрос: «Кто лучший среди нартов?» С этого вопроса начинается, по ряду вариантов, рассказ об Урузмаге и циклопе. Этот же вопрос стоит в центре внимания, когда красавица Акола (или Агунда, или Уадзафтауа и др.), выбирая себе жениха, последовательно отводит одного за другим всех претендентов, находя в каждом какой-нибудь недостаток, пока не останавливает свой выбор на Ацамазе (по одним вариантам), или Батразе (по другим). Вокруг этого же вопроса разгораются страсти во время спора нартов за чашу Уацамонга . Наконец, решению этого же вопроса посвящен известный рассказ о том, как старики нарты вынесли три нартовских сокровища, чтобы присудить их достойному.

В последнем рассказе пальма первенства достается Батразу. И очень интересно для суждения о народном идеале человеческого совершенства, какие именно качества обеспечили Батразу первое место среди нартов. Этих качеств было три: доблесть в бою, воздержанность в пище и уважение к женщине.

Другие сказания и варианты прибавляют еще ряд черт, дающих в совокупности представление об идеале нарта. Через весь эпос проходит прославление щедрости, гостеприимства и хлебосольства. Всякий удачный «балц» нартов неизбежно влечет за собой пиршество для всего нартовского народа. Ореол, которым окружена супружеская пара Урузмаг — Шатана, в значительной, огромной степени объясняется их неограниченным хлебосольством. До сих пор в устах осетина имена Урузмага и Шатаны являются синонимом высшего гостеприимства и хлебосольства. Нет большего комплимента, чем назвать хозяина дома Урузмагом, а хозяйку — Шатаной.

Высоко развито у нартов чувство родовой солидарности и чувство товарищества. Эти черты теснейшим образом связаны с военно-дружинной организацией нартовского общества и из нее вытекают. В условиях, когда род означает дружину, естественное чувство кровной близости между членами рода возрастает во много раз благодаря совместному участию в военных и охотничьих предприятиях с их опасностями. Ряд сказаний имеют сюжетом спасение одних нартов другими в минуту смертельной опасности.

Жажда подвигов и презрение к смерти — неотделимые качества истинного нарта. Когда бог предложил нартам на выбор вечную жизнь или вечную славу, они без колебания предпочли скорую гибель со славой вечному, но бесславному прозябанию.

Воссоздавая в эпосе о нартах некую идеальную эпоху своей собственной прошлой жизни, народ считал одной из особенных черт этой эпохи величайшую интимность, простоту и близость отношений между миром людей и мифом богов. Действительно, эти отношения отличаются в эпосе исключительной патриархальностью и непосредственностью.

Сказания не просто описывают случаи общения богов с людьми, а подчеркивают, что это общение было в порядке вещей, что оно было обыденным делом. «Нарты были сотрапезниками богов», — говорится в ряде сказаний. Один из вариантов сказания о гибели нартов начинается так: «Когда нарты были еще в полной силе, когда для них был открыт путь в небеса»… Открытый путь в небеса — вот мечта о золотом веке, воплощенная народом в нартовском эпосе. Нартовские боги — это то же люди, с той же психологией, с теми же слабостями. Они легко и часто обращаются с нартами, а виднейшие нарты подолгу гостят на небе.

Если, с одной стороны, нарты дружат с богами, то, с другой, они являются также большими друзьями природы, зверей, птиц, растений. Мир богов, мир людей и мир природы — три мира во времена нартов дышат еще одной жизнью и понимают язык друг друга. Мы помним, какое чудное действие оказывала на всю природу игра Ацамаза: звери пускались в пляс, птицы пели, травы и цветы являлись во всей пышной красе, глетчеры чаяли, реки выходили из берегов. Преследуя колесо Балсага, Сослан ведет разговор со всеми деревьями и благословляет березу и хмель за оказанную услугу. К умирающему Сослану сбегаются звери и слетаются птицы, и он дружески беседует с ними, предлагает им отведать его мяса. С трогательным благородством даже такие хищники, как ворон и волк, отказываются от предложения Сослана. Любимица нартов — ласточка служит постоянным посредником между ними и небожителями. Она же, по некоторым вариантам, летит к Сослану вестницей опасности, угрожающей его матери, а также приносит нартам весть о смерти Сослана. Много и других черточек, рисующих интимную близость и взаимопонимание между нартами и природой, рассыпано в нартовских сказаниях.

Вообще, когда мы в нашем многовековом эпосе отводим в сторону позднейшие наслоения и влияния, то восстанавливаемое в древнейшей части эпоса нартовское общество по своему быту, мировоззрению, идеалам производит впечатление цельное, и, в своей цельности, покоряющее.

Как живой встает перед нами нартовский мир, мир суровых воителей и беспечных плясунов, «детей Волка» и «детей Солнца», могучих, как титаны, и наивных, как дети, жестоких с врагом и бесконечно щедрых и расточительных дома, друзей богов и друзей природы. Как ни своеобразен и далек от нас этот мир, вступая в него, мы не можем противостоять впечатлению реальности, жизненности, которые сумел придать народный вымысел этому сказочному, фантастическому миру.

Нарты, это — образ чудесного легендарного мира, воссозданный с такой могучей простотой и пластической силой, что он становится нам близок и понятен, и мы отдаем невольную дань поэтическому гению создавшего его народа.

Вачар — «торговля».

Любопытно, что суждения о феодальной структуре нартовского общества основываются главным образом на записях братьев Шанаевых. Между тем относительно этих записей можно с несомненностью утверждать, что они неоднократно подвергались кабардинскому влиянию. Это влияние сказалось не только на содержании, но и на форме сказаний. Мы находим там совершенно не свойственные осетинским вариантам длинноты, чуждые осетинскому эпическому стилю эпитеты, как «снежнобородый», «железноглавый» и т. п.

Относительно нартовских стрел узнаем, что они имели трехгранные железные наконечники, æфсæн æрттигътæ (æрттигъ из æртæтигъ «трехгранный»), такой же формы были наконечники стрел у скифов. Типичное оружие находимое в позднескифских погребениях, — это длинные прямые железные мечи и железные трехгранные наконечники стрел.

Однако значение этой картины для понимания его творчества пока еще не получило должной оценки, поскольку она интерпретируется в традициях сугубо реалистических как буквальная иллюстрация богатырского духа нартов, их мощи и необузданного жизнелюбия. Между тем она, несомненно, должна трактоваться также и в метафизическом ключе, поскольку является последним из его крупных произведений, а потому по праву должна считаться завещанием мастера. Обращение к ней позволит не только лучше узнать его последнюю волю, но также должно приоткрыть завесу тайны, которая скрывает, в числе прочего, и загадку рождения Махарбека Сафаровича.

Несмотря на неизменный интерес к творчеству и личности этой исполинской фигуры осетинского "серебряного века", без ответа остается такой, казалось бы, незамысловатый вопрос его биографии, как дата рождения, относительно которой царит существенный разброс мнений. Путаница и значительные расхождения между известными на сегодня датами его рождения не могли остаться без внимания. Обычно это обстоятельство принято списывать на особенности времени, в которое он жил. Действительно, принадлежа к привилегированному сословию, он всегда опасался репрессий и поэтому старался окутать туманом все, что касалось его личной жизни. Так, например, получив европейское образование, он ходил в ватной телогрейке и кирзовых сапогах. Однако у этой проблемы есть и другая, не бытовая, а метафизическая сторона. Она-то и представляет наибольший интерес. Существуют три основные версии, разнящиеся между собой не столько степенью достоверности и надежности, сколько причастностью самого художника к их происхождению.

Так, первая из них принадлежит его сыну Энверу, который на поставленный ему вопрос о дате рождения отца сослался на утраченную к тому времени фотографию.

Согласно его воспоминаниям в семье хранилась фотография отца в возрасте трех лет. На ее оборотной стороне рукой его матери была сделана надпись: "Мой сын Махарбек Туганов родился 16 сентября 1881 года". Казалось, что этого достаточно, чтобы считать вопрос решенным, однако, к сожалению, эта фотография не сохранилась. Между тем, если она действительно существовала, то сам Туганов не мог не знать о ней, а значит, и об этой конкретной дате. Откуда же в этом случае в личном деле художника, хранящемся в Академии художеств, могла возникнуть другая дата – июнь 1881 года? Значение этого свидетельства трудно переоценить еще и потому, что личное дело не могло составляться без учета мнения художника.

Обратимся еще к одной версии, фольклорной по своей природе и женской по характеру. До нас также дошли воспоминания старой соседки семьи Тугановых по селению Дур-Дур Минат, память которой удержала для нас то, что "Махарбек родился ровно за одну ночь до отела черной коровы". Приведенное свидетельство примечательно по целому ряду причин, на каждой из которых можно остановиться более подробно. Подобная датировка является обычной для аграрной традиции. Мне известен случай, когда выходец из одного из горных сел Осетии на вопрос к своим близким о дате своего рождения услышал в ответ: "Дыккаг рувæнты" ("Во время второй прополки"). День рождения ребенка не был праздником, вместо этого традиция отмечала другие даты: авдæнбæттæн / укладывание в колыбель, номæвæрæн / наречение именем и пр. Многие из этих отмечаемых в народной обрядности событий были отображены Тугановым в его творчестве.

Далее следует заметить, что воспоминания были записаны после кончины художника, уже при жизни пользовавшегося заслуженным почетом и уважением сограждан. Тем самым применительно к нему фольклорный образ черной коровы оказывается более чем уместен не только в качестве собирателя и исследователя народной культуры, но также и как для состоявшейся личности. Приведенная датировка становится своеобразной развернутой метафорой всей его предстоящей жизни как сбывшееся предсказание, не обманувшее ожиданий, но, напротив, подтвердившее правоту народных примет. Своеобразная народная правда этого предвидения в том, что телята действительно чаще всего появляются на свет ночью, что их рождение ведет к богатым удоям молока, которых не бывает у стельной коровы. Черный же цвет в традиции служит оберегом, своеобразной защитой ребенку, которого для этого могли назвать и Саукуыдз (Черный Пес). И вновь цвет подтверждает свою охранительную способность, поскольку вопреки всем мыслимым и немыслимым перипетиям Махарбек выстоял и смог свершить то, ради чего пришел в этот мир – стал классиком современного осетинского изобразительного искусства, органично связав традицию с культурой европейского модерна.

С этой точки зрения получает объяснение и предпочтение июня сентябрю, потому что июнь – месяц летнего солнцестояния, или солнцеворота. День начинает идти на убыль, солнце, достигнув своего наибольшего могущества, начинает слабеть. В эпической традиции это месяц солярного героя Сослана, сила которого согласно эпическим сказаниям была наибольшей именно в солнцеворот (хурыхæтæны). Существует высокая вероятность того, что Махарбек Сафарович если и не отождествлял себя с ним, то наверняка соотносил, сопрягал. Иначе как можно объяснить, что именно Сослан стал главным героем его последнего шедевра, "Пира Нартов"?! Невозможность постичь всю глубину замысла художника нередко ведет к тому, что эту картину считают незавершенной, тогда как она настоятельно требует постижения смыслов, лежащих за ее внешней сюжетной канвой.

Сюжет картины воспроизводит кульминационный момент эпического сказания о танцевальном поединке между Сосланом и Челахсартагом. Согласно условиям состязания в случае победы Сослан получает в жены дочь Челахсартага – девушку необычайной красоты, руки которой безуспешно добивались самые именитые нарты. На картине изображен триумф Сослана, танец которого оказался безупречным: за его спиной стоит Шатана с почетным кубком, предназначенным победителю, на переднем плане изображена группа музыкантов, исполняющих, как представляется, подобающий в подобном случае гимн "Айс æй, аназ æй, ахуыпп æй кæ!" ("Прими (чашу), испей (из нее) все до последней капли!") Ликующие нарты, которые на стороне Сослана, поддерживают исполнение гимна во славу победителя ритмичными хлопками в ладоши. Справа от Сослана, опираясь на посох, стоит, понурив голову, Челахсартаг, вынужденный признать поражение и отдать ему свою дочь в жены. В конечном счете сюжет картины может считаться визуальным и в некотором роде подобием звуковой иллюстрации мифологемы "Священного брака" в осетинской традиции.

Вместе с тем главный посыл картины, не всегда очевидный для искусствоведов, также легко выводим из традиции. Без какой-либо натяжки он сводится к известному благопожеланию, произносившемуся прежде людьми как при встречах, так и при расставаниях, когда отмечались значимые для жизни социума разного рода радостные события. Обычно оно звучало так: "Куывдты æмæ чындзæхсæвты куыд ’мбæлæм!" ("Чтобы нам видеться друг с другом на свадьбах и пирах!") С этой точки зрения картина становится зрительным воплощением благопожелания, обращенного художником, уже собирающимся покинуть этот бренный мир, к любому из тех, у кого происходит встреча с его творчеством. Подобно эпическому Сослану, посетившему потусторонний мир в поисках листьев дерева Аза и благополучно затем вернувшемуся в мир живых, он хотел, вероятно, и после смерти присутствовать на земле. Однако сделать это хотел не так, как Сослан. Мы знаем, что по совету владыки загробного мира Барастыра Сослану пришлось переставить подковы своего коня задом наперед, чтобы оставляемый им след вел не наружу, а внутрь. Махарбек Туганов хотел быть среди живых благодаря своим полотнам, тоже своего рода листьям с чудесного дерева Аза.

Еще одно пожелание потомкам можно видеть в том, чтобы вопреки сложившейся в академической науке традиции исследователи не создавали искусственных непроходимых барьеров между так называемыми солярными, то есть солнечными, и грозовыми мифами. Далеко не случайно в осетинской обрядовой традиции летний солнцеворот прочно связан с праздником громовержца – Уацилла. Солярный же герой Сослан танцует на чаше, служащей воплощением мирового океана, в который погружается закатное солнце и который ясно соотносим с небесными коровами – тучами. Отсюда и его устойчивая связь с грозой, поскольку в осетинской традиции радуга зовется "Сослани æндурæ" ("Сосланов лук"). Если теперь в приведенное описание ввести эмоциональную составляющую, то мы невольно вспомним известную индейскую поговорку: "В душе того не будет радуги, чьи глаза не знали слез". Достойное завершение для жизненного пути художника, появившегося на свет за ночь до отела черной коровы…

ЦХИНВАЛ, 15 июл — Sputnik, Дзерасса Биазарти. Дирекция и сотрудники художественного музея им. М. Туганова, выразили возмущение по поводу того, что в телевизионной программе, посвященной путешествию по соседней Кабардино-Балкарии, в качестве иллюстрации к тексту была использована картина выдающегося осетинского художника Махарбека Туганова.

Телепередача "Маршрут построен. Кабардино-Балкария" вышла в эфир 1 канала 10 июля. В программе речь шла о достопримечательностях соседней республики, о ее культуре и традициях. Достаточно большой фрагмент в передаче-путешествии был посвящен "Нартовскому эпосу адыгов", а также национальным танцам. Сотрудников музея возмутило то обстоятельство, что рассказ об одном из героев кабардинской версии эпоса сопровождала иллюстрация знаменитого "Пира Нартов", выдающегося осетинского художника Махарбека Туганова. При этом ни авторство, ни принадлежность работы указаны не были.

© Sputnik / Дзерасса Биазарти

"Нас, сотрудников художественного музея Туганова, прямо скажем, удивил следующий факт: в качестве иллюстрации к рассказу о кабардинском нартовском эпосе была использована самая известная картина выдающегося осетинского художника, которая является визитной карточкой нашего музея, — "Пир нартов". Хотелось бы, чтобы для пропаганды красот своего края наши уважаемые соседи использовали богатое наследие собственной культуры", — говорит главный хранитель Художественного музея им. М. Туганова Залина Дарчиева.

Туганов был первым исследователем и первым иллюстратором осетинского "Нартовского эпоса", определившим характер главных героев и создавшим их визуальные образы. Еще в 1947 году было осуществлено академическое издание "Нартовского эпоса" с иллюстрациями Туганова. Но первые работы Туганова — графические листы, на которых герои эпоса обрели индивидуальные особенности, относятся к 1927 году.

Сотрудники музея рассказали Sputnik, что репродукции произведений Туганова давно и бессовестно используются внутри самой Осетии всеми, кому не лень, в самых разных, в том числе и коммерческих целях. Однако, последнее время появилась и другая тенденция, работы Туганова стали использовать представители соседних республик, для того чтобы иллюстрировать свои варианты мифологии, а иногда и истории.

"Будучи осетинским художником, фольклористом, этнографом и знатоком осетинской хореографии, он создал героев этнически и антропологически именно осетинского типа, поместив в пространство картины артефакты, происхождение которых уходит в скифо-сарматско-аланскую древность. Поэтому очень странно было слышать о героях кабардинского эпоса, в частности о Сосруко, и видеть танцующего на чаше нашего Сослана", — подчеркивает искусствовед, заместитель директора музея Людмила Бязрова.

В последнее время историческое и культурное наследие Республики Северная Осетия-Алания оказывается предметом спекуляции. А за причастность к скифо-сарматско-аланскому наследию и вовсе развернута целая информационная война. Подобные случаи выглядят некорректными и, по словам сотрудников музея, должны быть взяты под контроль правительством республики. Руководство республики, по мнению искусствоведов, должно реагировать на подобные явления и защищать национальное достояние Осетии.

Вопрос о генезисе эпоса, получившего распространение практически у всех народов Северного Кавказа, очень сложен, поскольку эти народы принадлежат к различным языковым группам. При этом, хотя многие сюжеты и мотивы сказаний почти идентичны, а имена героев схожи (Ацамаз – у осетин, Ашамез – у адыгов, Ачамаз – у чеченцев и ингушей; Сослан – у осетин, Сосрук – у балкарцев, Сеска Солса – у чеченцев и ингушей), у каждого народа эпос имеет специфические черты, присущие только этой версии, значительно разнясь как по деталям, так и по отношению к героям эпоса. Это объясняется тем, что народные сказители вносили в предания черты и образы, поверья и представления, характерные именно для своего народа. Нередко тот или иной герой встречается лишь в конкретном эпосе (таковы Цвицв у абхазов, Тлепш у адыгов, Уархаг у осетин), однако эти герои зачастую имеют функционально соответствующие им аналоги в других эпосах. Наиболее изученными являются осетинский и адыгский варианты сказаний о нартах.

Генезис и становление эпоса.

Исследователи полагают, что эпос начал создаваться в 8–7 вв. до нашей эры, а в 13–14 вв. разрозненные сказания стали объединяться в циклы, группируясь вокруг какого-либо героя или события.

Из-за отсутствия письменных источников невозможно восстановить полную картину того, как происходило развитие и формирование эпоса. Лишь отрывочные данные, содержащиеся в трудах Геродота и Мацеллина, а также в хрониках Армении и Грузии, позволяют судить об историко-культурной среде, в которой зарождались сказания о нартах.

В.О.Миллеру и Ж.Демюзилю путем вычленения древнейших пластов эпоса и последующего лингвистического и историко-культурного анализа удалось показать, что у истоков его были, по-видимому, племена североиранских скифо-сарматов и аланов, населявшие территорию нынешнего юга России в I тысячелетии до нашей эры, а также племена, создавшие кобанскую культуру Центрального Кавказа (бронзовый век). Детали, характеризующие быт этих племен, описание которых можно найти у историков и географов древности, встречаются в нартских преданиях либо в художественно переработанном, либо почти в том же виде, в каком были зафиксированы еще римлянами и греками. Даже имена старейших героев сказаний (Уаерхаег, Ахсартаег, Уырызмаег, Сырдон) имеют иранское происхождение. Исследователи указывают на ряд сюжетных параллелей между нартским эпосом и кельтскими и скандинавскими легендами.

Позднее, в 13–14 вв., эпос испытал значительное влияние татаро-монгольской культуры. Имена Батрадз, Хамыц, Сослан, Елтаган, Сайнаг, Маргудз имеют монгольское и тюркское происхождение. Однако, как отмечает В.И.Абаев, несмотря на тюркское происхождение имен некоторых героев, а также отдельные совпадения в сюжетах и мотивах, сказания, относящиеся ко второму пласту эпоса, абсолютно оригинальны.

Относительно происхождения слова «нарт» ученые не пришли к единому мнению; часть из них усматривает сходство с иранским словом «нар» (мужчина), осетинским «нае арт» (наш огонь) и древнеиндийским корнем «нрт» (плясать). В.И.Абаев полагал, что слово «нарт» восходит к монгольскому корню «нара» – солнце (многие герои эпоса связаны с солярным мифом). Слово «нарт» образовано из этого слова с добавлением суффикса «-т», который является указателем множественного числа существительных в осетинском языке. По тому же принципу до сих пор образуются осетинские фамилии.

Собирание, изучение и публикация сказаний.

Впервые о существовании нартского эпоса упомянуто в книге Ю.Клапрота Путешествие на Кавказ и в Грузию (1812). Однако первые записи, сделанные В.Цораевым и братьями Д. и Г.Шанаевыми, относятся к 1870–80-м. Русский перевод двух сказаний был опубликован академиком А.Шифером в 1868. Эпосом заинтересовался также В.Пфафф, который издал несколько сказаний в переводе на русский язык.

Представитель «исторической школы» в русской фольклористике В.О.Миллер (1848–1913) был первым, кто занялся научным изучением осетинского фольклора, в частности, в 1880–90-х он опубликовал нартские сказания на осетинском языке, снабдив их русским переводом и комментариями.

Французский историк и филолог Ж.Дюмезиль (1898–1986) в 1930 издал книгу Легенды о нартах , куда были включены все вышедшие прежде сказания, причем как осетинские, так и кабардинские, черкесские, балкарские и карачаевские, чеченские и ингушские варианты.

Огромный вклад в изучение эпоса сделал советский ученый, лингвист, исследователь мифологии и фольклора иранских народов В.И.Абаев (1900–2001). В частности, он был научным консультантом фундаментального издания Нарты. Осетинский героический эпос , куда вошли расположенные по циклам тексты (с вариантами) на осетинском языке, в том виде, как они были записаны у народных сказителей, а также максимально близкие к оригиналу переводы на русский язык.

Кроме того, на русском языке издавались переводы и литературные обработки сказаний о нартах, выполненные Ю.Либединским, В.Дынник, Р.Ивневым, и поэтические переложения фрагментов эпоса А.Кубалова, Г.Maлиева и др.

Историческая действительность и художественный вымысел в сказаниях.

В нартских сказаниях действительность переплетена с художественным вымыслом. Здесь отсутствуют описания исторических событий в их хронологической последовательности, но действительность находит отражение в именовании местностей, где разворачивается действие отдельных эпизодов, а также в именах некоторых героев. Так, армянский историк Мовсес Хоренаци передает легенды об аланской царевне Сатаник (5 в.), в которых можно обнаружить отдельные сюжеты из нартских сказаний о Сатáне.

В имени Сайнаг-алдара, выступающего то союзником, то противником нартов, исследователи видят трансформацию титула хана Батыя – Саин-хан («славный хан»), а в названии чудовища Хъандзаргаса, взявшего в плен многих нартов, искаженное слово «Хъан-Ченгес» (Чингисхан).

Помимо этого, упоминаются Черное море, Кумская равнина и такие народы, как печенеги и терские тюрки.

Многие мотивы сказаний являются отражением обычаев и верований, бытовавших у алан, либо скифов-сарматов. Так, предание, повествующее о том, как пытались умертвить одряхлевшего Урызмага, – связано с обычаем скифов убивать в ритуальных целях своих стариков. Шуба Сослана, сделанная из скальпов врагов, – отзвук описанного еще Геродотом обычая скифов скальпировать убитого в бою врага, с тем, чтобы потом украшать скальпами уздечку коня или шить из них плащи. В переодевании Сослана в волчью шубу перед битвой также видится воспроизведение древних верований, согласно которым облачение в шкуру животного-тотема способно придать отвагу и силу.

Родовая организация нартов в сказаниях.

Согласно преданиям, нарты принадлежали к трем родам (фамилиям). Каждый род в эпосе наделен особыми, характеризующими его чертами: Бората – славились богатством, Алагата – умом, Ахсартаггата – храбростью. По замечанию Ж.Демюзиля, разделение нартов на три фамилии соответствует трем социальным функциям, наличествующим у самых разных народов: хозяйственной (Бората жили в нижней части села и владели несметными богатствами), жреческой (Алагата занимали среднюю часть, в их доме происходили пиры, там же убивали стариков, там же хранилась уацамонга, волшебная чаша нартов) и военной (Ахсартаггата, поселившиеся в верхней части, были смелы и воинственны).

Представители родов состоят в родственных отношениях: они женятся и выходят замуж друг за друга, однако зачастую и жестоко враждуют, что также характерно для людей, живущих обычаями военно-дружинного строя.

Основные сюжеты сказаний.

Уклад жизни героев характерен для военно-племенных сообществ. Поэтому основой сюжета в большинстве случаев является подвиг, совершенный тем или иным героем во время охоты или военного похода, традиционным является сюжет о сватовстве и об отмщении убийце отца. Один из распространенных сюжетов – спор нартов о том, кто из них самый лучший, решается по-разному: иногда надо рассказать о подвиге, иногда одолеть соперника в бою или в пляске. Немалое место занимают богоборческие мотивы и напрямую связанные с ними сказания о гибели нартов.

Циклизация эпоса.

По замечанию В.И.Абаева, эпос в том виде, в котором он сохранился, находится на пути к гиперциклизации, когда отдельные циклы начинают сливаться в непротиворечивое повествование эпического характера, а герои оказываются связаны между собой генеалогически. Выделяется четыре основных цикла.

Цикл Ахсара и Ахсартага.

Главными героями являются сыновья старейшего нарта Уархага. В сказаниях цикла исследователи находят отражение древнейших тотемических верований. Так, имя прародителя нартов Уархага они возводят к древнеосетинскому слову «уарка» – волк. Мотивы, содержащиеся в других сказаниях (волк приходит к умирающему Сослану, шуба Сослана – из волчьих шкур), подтверждают гипотезу, согласно которой волк когда-то считался животным-тотемом, и от него вели свой род герои-богатыри.

Цикл Урузмага и Сатáны.

Входят сказания, которые считаются сильно видоизмененными преданиями об этногенезе. Урызмаг и Сатáна, как это часто бывает в легендах о происхождении того или иного народа, – единоутробные брат и сестра. Сатáна выступает в роли матери-покровительницы всех нартов.

Цикл Сослана.

Сказания в цикле группируются вокруг рожденного из камня богатыря Сослана. Характер сказаний, по мнению Ж.Демюзиля, позволяет утверждать, что герой воплощает в себе черты солнечного бога, а сам цикл является отражением солярного культа.

Цикл Батрадза.

Главный герой – Батрадз, как продемонстрировал Ж.Дюмезиль, несет в себе черты грозового божества.

Помимо того, в эпосе встречаются и менее крупные циклы, например о Сырдоне – хитреце-трикстере (шуте), о музыканте Ацамазе, о Тотрадзе, сыне Албега, и др.

Средства художественной выразительности.

Большинство сохранившихся сказаний осетинского нартского эпоса (кадаг) известны в прозаическом варианте. Однако в прошлом сказания имели поэтический строй, и сказители исполняли их в сопровождении осетинской лиры – фандыра. Сказания имели особую ритмику и мелодику, рифмы для кадага не характерны. Если у осетин сказания исполнял один сказитель (это могли быть как мужчины, так и женщины), то у адыгов исполнение – исключительно мужская прерогатива, кроме того, существует несколько вариантов исполнения эпоса: и единственным исполнителем, и исполнителем в сопровождении хора. Повествуя об отдельном герое, сказитель использовал особую, характерную именно для этого героя мелодию.

Построение повествования линейное, без ответвлений от основной сюжетной линии. О событиях рассказывается без каких-либо морально-этических оценок, при этом возникает ощущение реальности происходящих событий. Описания лаконичны, эпитеты и сравнения довольно просты, на первый план выдвинута сюжетная динамика.

Для описания героев зачастую применяются формульные выражения: о красавице – «золотые косы – до щиколоток», о всаднике-великане – «конь – величиной с гору, сам – величиной со стог сена» и т.д.

Для сказаний характерна парность определений и образов, например об отчаянном крике говорится «крик орла и вопль сокола», в паре употребляются и ассонирующие имена – «Ахсар и Ахсартаг», «Кайтар и Битар».

Основные герои сказаний.

Ахсар и Ахсартаг

– близнецы, сыновья Уархага. Ахсартаг женится на Дзерассе, дочери правителя водного царства Донбеттыра. Впоследствии Ахсартаг убивает своего брата Ахсара, от раскаянья кончает с собой. Дзерасса возвращается в подводное царство и там производит на свет двух близнецов, Урызмага и Хамыца, которые, возмужав, возвращаются на родину отца и выдают свою мать Дзерассу замуж за деда Уархага.

Это сказание весьма напоминает латинскую легенду о вскормленных волчицей близнецах Ромуле и Реме, причем не только в том, что один брат-близнец убивает другого, но и в том, что, по-видимому, в первоначальных тотемических вариантах мифа матерью Ромула и Рема была волчица, и только позднее ей была отведена роль кормилицы. В нартском сказании встречается не мать-волчица, а волк-прародитель, о чем свидетельствует имя Уархага. Возможно, сюжетное сходство этого сказания с легендой о Ромуле и Реме является отражением имевших некогда место контактов скифских племен с древними италийцами.

Любопытным в данном сказании является также удвоение близнечного мотива, который сам по себе характерен для многих мифологических систем, а также указание на генеалогическую связь героев эпоса с подводными обитателями.

Урызмаг и Сатáна.

Небожитель Уастырджи домогался любви красавицы Дзерассы. Не добившись ее, пока Дзерасса была жива, Уастырджи проник в склеп, где лежало ее тело, затем пустил туда своего коня и пса. Так родилась Сатáна, а также конь, первый в конях, и пес, первый во псах. Когда Сатáна подросла, она обманом женила на себе своего брата Урызмага. Сказание, как отмечают ученые, несет отпечаток древних мифов, повествующих о происхождении людей, именно в таких мифах прародителями человечества являются брат и сестра (Кронос и Рея, Зевс и Гера). Эта гипотеза подтверждает и то, что герои происходят от сверхъестественных существ.

Высокое положение, занимаемое Сатáной в нартском сообществе, роль хозяйки и советчицы во всех делах, предпринимаемых ее мужем, спасительницы нартского племени, которая избавила нартов от голода (предвидя трудный год, она сделала большие запасы в своих кладовых), позволяют сделать вывод, что связанные с нею сюжеты зародились еще во времена матриархата. Сатáна – и волшебница, которая может принять иной облик, и вещунья, которая способна увидеть все, что происходит на свете. Она первая сварила любимый напиток нартов – ронг, она же дала им пиво. Сатáна стала приемной матерью двух самых известных героев нартского эпоса – Сослана и Батрадза.

Под стать супруге ее муж Урызмаг: во многих сказаниях он предстает полным чувства собственного достоинства, сдержанным и рассудительным седобородым старцем.

Сатáна и Урызмаг присутствуют в том или ином виде во всех циклах.

Идеальный брак этих героев бездетен. Существуют предания, в которых говорится о 16 сыновьях, погибших от руки Урызмага. Виновником смерти семнадцатого, отданного без ведома отца на воспитание родственникам матери Донбеттырам, также по стечению обстоятельств оказался Урызмаг. Этот сюжет еще более сближает героя с мифологическим отцом-прародителем Кроносом, пожиравшим своих детей.

Наряду с вышеупомянутыми основными сказаниями, относящимися к циклу, существуют и другие: сказания о приключении Урызмага в пещере одноглазого великана (очевидно сходство с приключением Одиссея в пещере циклопа), о сыне, явившемся из царства мертвых на помощь Урызмагу, о последнем походе Урызмага.

Сослан

(Созрыко, Сосруко) – герой-богатырь, появившийся из оплодотворенного пастухом камня. Небесный кузнец Курдалагон закалил Сослана в волчьем молоке. Но корыто из-за происков хитреца Сырдона оказалось короче, чем следовало, и хотя все тело героя стало булатным, колени остались незакаленными. Сослан – один из любимейших героев нартского эпоса. Существует много сказаний, связанных с его именем. Помимо сюжетов о рождении и закаливании, к основным относятся сказание о сватовстве к красавице Бедоху, ставшей его женой; сказание о путешествии Сослана в страну мертвых в поисках выкупа за вторую жену, дочь Солнца; сказание о битве Сослана с великаном Мукарой, которого он победил хитростью – попросил неделю просидеть на морозе в яме, а когда великан вмерз в лед, Сослан отрубил ему голову; сказание о шубе, сшитой для Сослана из скальпов, бород и усов убитых им врагов; сказание о поединке Сослана с Тотрадзом, сыном Албега, с которым герой смог справиться, только надев шубу из волчьих шкур, испугавшую коня Тотрадза; сказание о смерти Сослана от колеса Балсага, которое, подученное Сырдоном, проезжает по незакаленным коленям Сослана, и тот погибает.

Как отмечали Ж.Дюмезиль и В.И.Абаев, происхождение героя из камня указывает на то, что в Сослане есть черты солнечного божества, о чем говорит и его женитьба на дочери Солнца, и его борьба с замерзающим во льду великаном, но особенно гибель из-за колеса Балсага (в некоторых сказаниях – колесо Ойнона, отождествляемого со святым Иоанном, который непосредственно связан с солнечным культом).

Имя героя имеет тюркское происхождение, при этом впервые оно отмечено в 13 в., так, Давид Сослан, осетинский вождь, являлся мужем прославленной грузинской царицы Тамары.

Батрадз

родился из нарыва на спине своего отца Хамыца, куда его перенесла мать, женщина из рода волшебников-бценов. Батрадз родился железным, но, закалившись в семи котлах с водой (либо в море), стал стальным. Живет герой в основном на небе, среди небожителей, на землю раскаленной стрелой спускается по зову нуждающихся в его поддержке нартов.

С именем Батрадза, помимо рассказов о рождении и закаливании, связаны сказания о мести Батрадза за смерть его отца Хамыца; о спасении Батрадзем Урызмага, которого хотели погубить из-за того, что он стар; о победа в нартской пляске над великаном Алафом, искалечившим в пляске много нартов; о битве за крепость Хыз, которую Батрадз сокрушает, попросив нартов выстрелить им вместо стрелы (в позднейший вариантах – вместо пушечного ядра); о победе в споре, кто лучший среди нартов; о битве Батрадза с небожителями и его захоронении в склепе Софии (стального Батрадза невозможно было взять никаким оружием, тогда бог сделал так, что от нестерпимой жары высохли все родники и море, и докрасна раскаленный Батрадз умер от жажды).

В образе Батрадза исследователи усматривают черты дохристианского грозового божества, подтверждение чему – его битва с уже христианизированными божествами грома – Уациллами (Уацилла – отождествляется со святым Илией). Этот мотив свидетельствует о вытеснении языческих божеств после принятия аланами в 6–10 вв. христианства.

В сказаниях о Батрадзе имеются некоторые параллели с былинами, повествующими о богатыре Святогоре. Так, решив помериться силой с богом (Батрадз утверждает, что мог бы всю землю поднять на себя), герой видит на дороге мешок, в который вошла вся тяжесть земли. Не осилив ее, Батрадз понимает пределы собственного могущества.

Исследователи указывают на то, что имена Хамиц и Батрадз имеют явно монгольское происхождение и свидетельствуют о влиянии, которое оказал тюркско-монгольский эпос на эпос о нартах.

Ацамаз

–музыкант, под звуки свирели которого начинают таять ледники, выходят из укрытий животные, расцветают цветы. Услышав игру Ацамаза, его полюбила красавица Агунда. Однако, не желая это показывать, девушка насмехается над Ацамазом, и тот разбивает свою свирель. Агунда собирает обломки, по которым ее отец ударяет волшебной плеткой, и обломки срастаются. Небожители, узнав о неудаче Ацамаза, берутся выступить в качестве сватов. На свадьбе Агунда возвращает Ацамазу свирель. Как отмечает В.И.Абаев, эта женитьба – вариация весеннего мифа, а сам Ацамаз выступает воплощением солярного божества.

Сырдон

– ловкий пройдоха, хитрец и острослов, он же – злокозненный чародей, способный перевоплотиться в женщину, старика или в предмет, в эпосе его неоднократно называют «погибелью нартов». Сырдон – сын Гатага, водного божества, и Дзерассы. Жил Сырдон под землей, вход в его жилище напоминал запутанный лабиринт, и никто не мог найти его дом. Только когда Сырдон украл у Хамыца корову, тот разузнал, где находится дом Сырдона, и убил его семерых сыновей. Скорбя по сыновьям, Сырдон из кисти старшего сына, на которую натянуты жилы его сыновей, изготавливает арфу (фандыр). Игра фандыра так понравилась нартам, что они разрешили Сырдону стать нартом.

Благодаря необычному происхождению, Сырдон наделен даром провидения. О проделках Сырдона существует множество анекдотических историй. Но его проделки зачастую имеют роковые последствия: из-за него покинула Хамыца мать Батрадза, колени Сослана остались незакаленными, а затем погиб сам Сослан. В некоторых вариантах сказаний Сырдон является виновником гибели нартов. Именно он подстрекает нартов вступить в борьбу с богом.

На сходство образа Сырдона и скандинавского бога Локи указывал Ж.Дюмезиль. Образ Сырдона относится, по-видимому, к древнейшим в эпосе. Это культурный герой с чертами трикстера, поэтому комические свойства сочетаются в нем с демоническими. Он выступает то в роли спасителя нартов и провидца, предостерегающего нартов от дурных поступков, то старается им навредить – особенно заметно это в его противостоянии Сослану, которого он упорно пытается погубить. Борьба Сырдона с героем, воплощающим черты солнечного божества, закономерна, если учесть хтонический характер этого образа.

Богоборческие мотивы.

Мотивы богоборчества часто встречаются в нартском эпосе: гибель Сослана в столкновении с колесом Ойнона (Балсага), война Батрадза с небожителями и в особенности гибель нартов, наступившая из-за того, что нарты, победив всех врагов, решили помериться силой с богом. В наказание бог послал им семилетний неурожай. Но нарты не смирились, и тогда им на выбор было предложено либо плохое потомство, либо всеобщая погибель. Нарты предпочли последнее.

Существуют и другие варианты предания, однако, как считают исследователи, богоборческие мотивы в осетинском нартском эпосе отразили борьбу дохристианских языческих верований с принятым аланами христианским вероисповеданием.

Береника Веснина

Дочь Солнца пришла к Солнцу и пожаловалась:
- Сегодня меня обидел нарт Сослан.
Солнце очень рассердилось, оно позвало Колесо Барсага и велело ему:
- Мою дочь обидел нарт Сослан, пойди и отплати за нашу обиду.
Колесо Барсага сказало:
- Отплачу Сослану за вашу обиду. Только где мне его найти?

Солнце сказало:
- Я стану следить за ним, и, когда найду его в подходящем месте, скажу тебе.

Вот как-то раз нарт Сослан отправился в поход и уснул в одном месте. Увидело его Солнце спящим и сказало Колесу Барсага:
- Спит он в степи, так иди отплати за нашу обиду.

Колесо Барсага спустилось с небес на землю и покатилось. Приблизилось к Сослану и прокатилось по его голове. Колесо Барсага было из чистой стали, и от головы нарта Сослана посыпались искры. Крикнул вслед Колесу Сослан:
- Мерзкий прислужник, далеко тебе не уйти!

Принялся Сослан преследовать Колесо, и оно вкатилось в ольховую рощу. Кричит нарт Сослан роще:

Начала ольховая роща опутывать ветвями Колесо Барсага, но так и не смогла его удержать.

Нарт Сослан добежал до ольховой рощи, поблагодарил ольху и сказал:
- Да станут люди готовить из тебя краску!

Колесо Барсага вкатилось в буковую рощу. И опять крикнул Сослан роще:
- Задержи этого мерзкого прислужника!

Стал бук опутывать ветвями Колесо Барсага и чуть задержал его, но Колесо опять вырвалось. Добежал нарт Сослан до буковой рощи и поблагодарил бук:
- Да станешь ты приносить людям сладкие плоды - и с тех пор на буке растут орешки.

А Колесо Барсага вкатилось в ореховую рощу. И опять Сослан закричал роще:
- Задержи этого мерзкого прислужника!

Опутал ветвями Колесо Барсага орешник, и нарт Сослан стал догонять его, но Колесо Барсага опять вырвалось. Добежал нарт Сослан до орешника и поблагодарил его:
- Да станешь ты приносить людям вкусные орехи - и с тех пор растут на нем орехи.

Вкатилось Колесо Барсага в березовую рощу. И Сослан кричит березовой роще:
- Задержи этого мерзкого прислужника!

Березовая роща оплела Колесо гибкими ветвями, точно веревками, и задержала его. Нагнал нарт Сослан Колесо, подмял его под себя, придавил коленями, и у Колеса Барсага из горла хлынула кровь.

Испугалось Колесо Барсага, стало просить прощения у нарта Сослана:
- Никогда больше этого не сделаю, прости меня!

Нарт Сослан взял с него слово и отпустил.

Поблагодарил Сослан березовую рощу:
- Пусть даже на далекое расстояние ищут тебя люди на вертела для шашлыков, посвящаемых богу!

Нарт Сослан отправился домой, а Колесо Барсага поднялось на небеса. Поднялось на небеса, пришло к Солнцу и пожаловалось:
- Прокатилось я по голове нарта Сослана, но ничем ему не повредило.

Тогда Солнце сказало Колесу:
- Выше колен он из стали, и не сладить тебе с ним, если не прокатишься по его коленям.

И опять Солнце стало следить за Сосланом. Пошел Сослан в поход, долго ходил, а потом уснул где-то в степи, и Солнце опять велело Колесу Барсага:
- Уснул он в степи, иди к нему и на этот раз прокатись по его коленям Колесо Барсага спустилось с небес, нашло Сослана и прокатилось по его коленям. Обе ноги ему отрезало. Сослан успел еще открыть глаза, но подняться уже не смог. Лежит Сослан, сокрушается.

Прошло время, и явился волк. Завыл-запричитал волк:
- О наш постоянный кормилец, наш благодетель, ведь только благодаря тебе, нарт Сослан, мы и жили!
Сослан сказал ему:

ног.

Волк отказался, и за это Сослан поблагодарил его:
- Когда будешь нападать, пусть будет у тебя мое сердце, а когда будешь убегать, пусть оно будет подобно сердцу девицы.

Тут явилась лисица. И лисица тоже с воплем и плачем приблизилась к Сослану:
- О наш постоянный кормилец и благодетель, кто теперь нас будет кормить?

Нарт Сослан и ей сказал:
- Довольно горевать, подойди поближе и насыться мясом моих
ног.

Лисица тоже отказалась и, сокрушаясь, отошла в сторону. Поблагодарил и ее нарт Сослан:
- Да будешь ты самой умной среди зверей.

Нарт Сослан и ему сказал:
- Довольно горевать, подойди поближе и насыться мясом моих
ног.

И ворон отказался, и его поблагодарил нарт Сослан:
- Где бы на земле ни был твой корм, чтобы ты его видел с высоты.

Тут ворона прилетела. И она сокрушалась так, словно была огорчена. Сослан и ей говорит:
- Довольно горевать, подойди поближе и насыться мясом моих
ног.

Ворона приблизилась и стала клевать Сослановы ноги.
Тогда Сослан проклял ее:
- Да будет падаль твоим единственным кормом и чтобы люди тебя гнали прочь!

Похоронили Сослана в склепе, как он и велел. Каждый день его навещала жена.

Сырдон и нарт Сослан издавна враждовали между собой, и каждое утро Сырдон приносил в склеп ослиный помет и бросал Сослану, мол, вот тебе еда. Так вот и глумился над Сосланом.
Как-то жена опять навестила Сослана, и тот сказал ей:
- Сырдон не дает мне покоя, глумится надо мной, принеси-ка мне наш большой фыдис.

Жена принесла ему фыдис. И когда наутро Сырдон пришел глумиться над Сосланом, нарт Сослан ухватил его фыдисом и затащил к себе в склеп. А затащив, стал его давить и бить, и у Сырдона из горла пошла кровь. Испугался Сырдон и стал просить у Сослана прощение:
- Никогда больше не приду к тебе, отпусти меня!

Отпустил его Сослан. С тех пор Сырдон даже близко к склепу не подходил.

Нарт Сослан, хотя и умер, но, заслышав тревогу, даже в Стране мертвых не мог усидеть. Если в Нарте случалась тревога, Сослан выскакивал из склепа и спрашивал:
- Что за тревога? - и из Страны мертвых помогал нартам. Как-то пастушок мимо кладбища гнал телят и захотелось ему увидеть нарта Сослана. Возле склепа Сослана он закричал: - Тревога!
Выскочил Сослан из склепа и спрашивает: - Что за тревога? А пастушок отвечает:
- Хотел я тебя увидеть, вот и закричал, а тревоги никакой нет. Тогда Сослан сказал:
- Йе уаууай, даже пастушата стали надо мной глумиться, - и с того дня до этого дня больше не показывался.